Шучу – и колокольчики звенят.
Вернее, бубенцы на шапке пёстрой.
Но кто сказал, что нет во мне огня?
А может, я немножко Калиостро,
Глядящий вглубь себя, а после – вне,
Сопоставляя разночтенье знаков.
Нет, не скажу, что счастлива вполне.
Критерий счастья – где он одинаков?
Ведь малое бывает и большим,
Когда отходишь от него подальше.
Ну кто сказал, что нет во мне души?
Да бросьте, есть - но избегает фальши.
Бывает, и срывается в пике,
Когда в неё вопьются кривотолки.
Уходит за молчания пикет –
И подбирает нитки для иголки.
Упрямо рукодельничает вдрызг,
Сшивая те места, что надорвались.
Без фейерверка слёзных слово-брызг,
Самой себе приказывая: «аллес!».
Колдует: «снип, снап, снуре, оживи!» -
Пока часы ей не пробили «смена!».
Да кто сказал, что нет во мне любви?
Она же не бросается мгновенно
В глаза, на грудь и в руки – «на, бери!».
Живёт ещё с рождения и держит,
Когда извне крадутся упыри,
Тая в губах клыков голодный скрежет.
Любила и люблю – рассвет, закат,
Отца и мать, детей... да всех, кто нужен -
Немногих тех, что рядом есть пока.
И одного - возможно, неуклюже.
Но не умею шумно: напоказ -
Так просто заболтать и обезличить...
Конечно, ярче выглядит экстаз.
А я – звеню, чирикая по-птичьи.