Ей никто не добавил диоптрий,
оттого мир безлик и бескраен.
На меня наша улица смотрит
по-старушечьи, не узнавая.
Бог не дал мне ни роста, ни лоска,
ни приметной, цепляющей сути.
Но я свой, свой в ту самую доску,
за которой кончаются судьбы.
Я студент субкультуры подъездов,
выпускник пролетарской хрущобы.
Рядом с ней возводили повесы
своей первой любви небоскрёбы.
Здесь искали дворовые лужи
журавлей в небосводе глубоком,
и скамье одинокой был нужен
тайный код к многоточию окон.
И взрослела романтика эта
(педсоветы эпох слишком строги).
Как всегда, потревожив поэта,
память кристаллизуется в строки.