Тане Ганич-Эзе в День рождения
Край неба пасмурен. Флорида в лазорево-лиловом цвете. Миг редкий: розовый фламинго поёт
кантату на рассвете – на юге, в сотнях миль отсюда, там, где безбрежность океана платО слизала
чёрствый студень, вмешавшись в планы Магеллана. Есть девочка в моих эскизах на уголке
песчаной суши. В прибоях слышит шёпот бриза, в зной собирает горсть ракушек, храня одну,
чтоб, всех заветней, желанье спряталось в ладошке. Тот мир ландшафта многолетний мне чудился
знаменьем Божьим. Моя ж зима сродни измене: чем жёстче снег – белее скатерть. И мысли о
прибрежной пене перетекают в толщи наледь, в которой стынут силуэты. Огромный айсберг –
груз молчанья, ребром в ребро идём по ветру в холодном градусе отчаянья. Мой компас пятится
на север назло всем картам и расчётам. А месяц, как беззубый цербер, лукавит хлеще звездочётов.
Да матерится бравый юнга в полночный штиль, как дед на печке.
– Гляди-ка, Кэп, дрейф-курс до юга – ни Вам, ни нам не хватит свечек.
Полярный лёд – он крепче воли, пусть кровь течёт ещё по венам. И если я расстанусь с болью,
однажды стану суперменом. Покуда верю ожиданьям, срывая с памяти зарубки, одно упрямое
желанье – сильнее, шире метров рубки. Мой мир, как в дебрях лабиринта, запутан нитью Ариадны,
и звёзды в облачном софите тускнеют порванной гирляндой. Туман не страшен предрассветный.
Лишь солнца луч коснётся реи:
– Ну что, матрос, с попутным ветром! Мне сам тайфун сегодня верен.
Тугой капкан морского фронта не тяжче цЕпи холокоста. За алой раной горизонта возник, как
гребень, полуостров. Заветный рай, где сны маркизы не верят в ложность зазеркалий. Там дышат
небом кипарисы и тонет май в цветках азалий.
Мечты, как сказки: столь похожи, суть не разнять... Но в крайней мере злой рок не стал меня
тревожить, покуда вышел я на берег. Сады тихи, поля недвижны. Здесь время длило пробудиться.
Уставший Бог дремал, не слышав...
И пели розовые птицы.
© Кайгородова Светлана
/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2021 /