Глава 5 Долг перед ушедшими
Шагает Надя по раскалённой степи, упивается трелями жаворонков, ищет в бездонной голубизне звенящие точки, купается в волнах аромата полыни, созревающего овса, томящихся на солнце суглинков и прохладной свежести реки. Засмеётся от переполнившей радости, раскинет руки и бежит наперегонки с лёгким дуновением ветерка, а из-под ног брызжут стрекочущие кузнечики. Прилечь бы, прижаться к земле-матушке, и лететь вместе с ней по галактикам, лететь до головокружения, не чувствуя тела. Но нет, ведь ОН ждёт! Увидит, бросится навстречу, обхватит за тоненькую талию, закружит, осыпая поцелуями, пока не упадут обессиленные в шелковистую траву, и будут долго смотреть в васильковую глубину глаз. Он будет перебирать её рассыпавшиеся волосы, дурманно пахнущие полынью, солнцем, молодостью, подшучивать над курносым носом и ласково шептать:
- Ясынька моя ненаглядная… Вишенка моя чернобровая, так скучал по тебе, думал - день не кончится, хоть в небо залазь, да толкай неповоротливое солнышко. Не могу без тебя часа прожить, как же в армию-то пойду? Позабудешь, поди, меня красавица, резвушечка моя.
- Иванушка, голубок мой сизокрылый, как такие слова можешь произносить? Один ты свет в моём окне, да братик Венушка. Сожрал папочку ненасытный Гитлер одноглазый, ровно заледенело сердечушко, а теперь послушай, как бьётся, ровно ночная бабочка к свету, да к теплу просится. Как уедешь, оборвётся оно, остановится без ласки твоей. Ты для меня, как росинка опалённой веточке – не забудь, не погуби.
Но где же он? Сколько ещё бежать?
Вдруг из-под откоса над рекой услышала крик ребёнка. Остановилась, глянула вниз, не увидела ничего, кроме клейких тополиных куполов и резвых солнечных бликов на барашках волн. А ребёнок кричит сильнее. Надя начинает метаться в искать удобный спуск, но везде зыбкий щебень с редкими кустиками полыни, да чахлыми деревцами. Осторожно опускает ноги с обрыва, вдавливаясь пятками в дресву*. Хватается за кусты для поддержания равновесия.
Но кусты вырываются с корнями, она стремительно падает, от страха просыпается…
Но крик продолжается. Открыла глаза, увидела склонившуюся над люлькой бабушку, провела рукой по невесомому животу и всё вспомнила. Порывисто подхватилась, села, растерянно посмотрела на хлопочущую бабушку, не зная что делать.
- Отдохнула маненько? Знакомься с дочушкой. Пелёнки я сменила. Иди, омойся и дай пососать, чтоб молочко быстрее прибывало, потом с рожка докормим. Я с коровой управлюсь. В стадо выгонять не надо, а всё ж молочко у коровушки на языке.
Надя умылась, неуклюже взяла хрупкое тельце ребёнка, положила на колени, низко склонилась над ним, попробовала втолкнуть сосок в орущий ротик, но ничего не получилось. Грудь вместе со ртом прикрыла и носик: пока осторожно освобождала нос - грудь выскользнула изо рта, вызвала новый шквал криков. Надя начала качать ребёнка, с любопытством рассматривая беззубый ротишко, сморщенную фасолинку носа, закрытые глазёнки в опахалах длинных ресниц, подрагивающие стрелки бровей.
- Нагуляла, теперь ладу не дашь?
Надя не заметила, что мать давно проснулась и наблюдает за ней.
- Подставь скамеечку, чтобы не горбиться, да сожми сосок двумя пальцами, чтоб нос-от не закрывать.
Надя последовала совету матери. Так спина не затекала. Но, сдавив большим и указательным пальцами грудь, не знала, куда деть остальные три – из-за них не видно личика. Если грудь попадала в рот, то остальные или зажимали нос, или целились в глаз.
- Эх ты, горе луковое.
Мать подошла к дочери, прижала левую ладонь так, что сосок оказался между указательным и средним пальцами, сунула в орущий рот, слегка потряхивая. Ребёнок схватил грудь и жадно зачмокал. Вошла Матрёна с подойником молоком, заглянула в горницу.
- Нешто справились? Вот и ладненько – лиха беда – начало. Марфа, ты чё подхватилась ни свет, ни заря? Полежи ещё часок.
- И раньше не залеживалась, а теперь с энтими песельниками подавно не повытягиваешься. Пойду Венку подымать – снег в ограде раскидаем. Днём-от некогда будет.
Промолвила, отгремевшая рукомойником Марфа. Повесила рушник, сняла с печи сапоги с портянками обулась.
- Щи-то подавать? - спросила бабушка, растапливая печь.
- Не, капустного рассольчику хлебну и пойду.
- О-хо-хонюшки, Марфушка, бросала бы пить, да финты финтить.
Марфа вышла в сени, зачерпнула ковшом капустного рассолу, подёрнутого ледком, залпом выпила и ушла в морозную мглу. Бабушка процедила молоко в кринки, навела в ковш морковного чаю для внучки, взяла рожок с парным молоком, задула керосинку. На коленях Нади разрывалась малышка, утратившая надежду добыть пропитание. Матрёна взяла ребёнка, сунула малышке рожок и сказала внучке:
- Попей чайку с шанежкой и полежи – скорее молочко прибудет. Пока печка вытопится, посижу с вами, потом помогу Егоровну собрать. Земля ей пухом!
- Бабонька, расскажи что-нибудь.
- Что рассказать тебе, сердешная?
- Объясни: зачем покойников надо так часто поминать? Для таких, как мамаша, все сорок дней повод для пьянки, и никто не осудит, никто не остановит. Помянули бы раз, и хватит.
- Чё мелешь-то, греховодница! Прости нас, Господи! - воскликнула возмущённо бабушка и перекрестилась. Помолчала немного и, скрывая сокровенную грусть, заговорила:
- Ходит человек по земле, тянет отпущенный срок, страдает, радуется, добывает хлеб насущный - кто праведно, кто во славу Божию, кто и чёрными делишками не брезгует, грешит, кается. Ослеплённый гордыней ни греха, ни покаяния не приемлет. Душа в том странствии или богатеет, или последнего рубища лишается от беспечности, да скудоумия неверов. Жить-то лучше в жалости, чем в зависти, чтобы перед Богом от грехов, а перед людьми от стыда, да покора не маяться у последней черты. Почему вино на поминках ставят на столы? Это первое чудо Христа, на радость людям сотворённое, и не Его заслуга в том, что пьют иные не досыта, а до чиста.
Матрёна помолчала, перекрестилась и продолжила:
- Анисья, и вкуса винного не знает - не принято у старообрядцев вином поминать - вину усопшего усугублять. По оставлении юдолей земных, скорбных, в душе оживает, а, может, оживляется память о несказанной радости от встречи со Творцом. Праведник переступает черту с улыбкой - знает, что накопленный багаж приятен на небесах, и он сможет пополнять его, не растрачивая сил на заботы о бренном теле. А душа греховодника трепещет. Земным привязанностям, из-за которых выжимал душу, как лимон, в горнем мире места нет. Но он судорожно цепляется за них, чтобы скрыть изъязвлённую наготу. Отсюда страх - не перед наказанием, а перед воздаянием за безрассудство. На земле щелчки и поцелуи судьбы – уроки без подсказок, но не превышающие силы человека. Они оставляют выбор для решения задачи по-иному, или высвечивают причину для оправдания легкомыслия. Поэтому надо благодарить Бога и за скорби, и за радости – или выучат, или вымучат и очистят душу. Три дня витает душа над бренными останками, оценивает руду добрых дел и породу греховную, а у изголовья теплится свеча – бескровная жертва Богу, с голубым дымком возносятся в помощь ей тёплые молитвы.
В слезах и скорби – мольба о помиловании. Отстучат по крышке гроба комки мёрзлые – ждут столы к поминальной трапезе, веселящей душу вином. Звучат молитвы к Святой Троице. Двери открыты для всех: одни приходят, чтобы благодарить усопшего за былые благодеяния; другие принимают трапезу, в знак примирения и прощения – облегчают его участь на мытарствах; третьи сами умаляют о прощении; четвёртые укрепляют свою душу для усиленной молитвы за новопреставленного.
Матрёна поправила у младенца рожок и продолжила:
- Через 20 мытарств пройдёт душа за 40 дней. Ей молитвы наши, милостыньки, поминания, как глоток воды блуждающему в пустыне.
На девятый день за трапезой в дополнение к «Сорокоусту» молимся девяти Чинам Ангельским о милосердии и заступничестве при мытарствах. На сороковой день оканчиваются усиленные пост и молитвы, совершается благодарственная трапеза для всех возложивших на себя молитвенный подвиг, по отмаливанию души. Так водилось в былые времена и по сей день соблюдается среди хранителей древлеправославного благочестия. Братская поминальная трапеза – это великое очищающее таинство, утверждённое в Чистый Четверг. Нельзя ходить туда со своекорыстными помыслами, потому что каждый получит воздаяние по мыслям своим: придёшь поглазеть, чтобы потом судить-рядить – прибавится сил для сплетенок. Не хватает жалости мир обогреть – вот тебе жалиночка. Смотришь волком на мир, завидуешь – поприбавится червоточинка. Хочешь в добре преуспеть – всё получится. Прячешь тёмные желания в душе – сбудутся. А придёт пора итожиться – разбирай свой скарб как получится.
Матрёна вздохнула и продолжила:
- У каждой песчинки своё назначение: одной – камнем краеугольным стать, другой пылью глаза застить. Утратило премудрость племя безбожное – обратило сакральный ритуал в прощание с любимой игрушкой. А это – источник уныния, болезней, утрата жизненных интересов. Хорошо - память с птичий носок: всё стирается, забывается. А раньше мы молились на могилках предков, которые и в 18 и в 19 веке жили.
– А как с теми, кто погиб в войну и не предан земле? Какая участь самоубийц и тех, кого злоба людская лишила жизни раньше часа смертного.
- Тут и сама можешь раскинуть умом. Кровью героев грехи страны смываются. Войны - воздаяние за жизнь неправедную. Потому прославляются они памятью народной, да молитвами поминальными. А неприкаянные души самоубийц тяжко маются, ходят-бродят по земле привидением, ищут добрую молитвенницу. Те, что без вины от руки злодея сгинули, кровью все грехи свои вольные и невольные на главу убийцы пролили.
– Бабушка, а как?..
– Вот неуёмная! Языком бы я плела, коль не сыпались дела. За окнами развиднелось, закрою вьюшку, пойду домой свои дела править, сегодня не зайду, сама шевелись потихоньку. Да отдыхай - мать, поди, опять будет вечером колобродить.
Бабушка положила уснувшего ребёнка в люльку. Неторопливо причесала струи волос, упавшие ниже пояса, повязала платок, замерла у божнички. На её одухотворённом лице спокойно светились мудростью голубые глаза, от плотно сжатых ниточек губ, утративших былую припухлость, как от далёкой, загадочной звезды, разбегались лучики морщинок. Её невысокая, полноватая фигурка восьмидесятилетней старушки излучала доброту, здоровье, сцементированное праведным образом жизни и мыслей, уверенность в своей правоте, заботу и ответственность за всё, происходящее.
Окончив молитвы, заглянула в печь, задвинула заслонку, накинула на плечи старенькую, аккуратную «плюшку» *, повязала полушалок самовязку и пошла навстречу новому дню с его заботами и радостями, печалями и новостями.
Дресва; — осадочная горная порода, образовавшаяся при механическом разрушении горных пород, крупнообломочный несвязанный грунт.