Глава 9 Смекнешь, да схитришь — врагов победишь.
Вьётся дорога по распадкам, да перевалам, А рядом тенью скользит память о детстве сиротском… Первые военные годы были легче, труднее голодный 1945. Уже не было запасов продуктов, старой обуви и одежды с довоенных лет. Бережливый народ ничего без нужды не выкидывал – вот и пригодилось. Что-то обменивали на продукты в Абакане, что-то подлатывали и донашивали. Если с отцом начало школьной поры для Надюши превратилось в праздник, то Венке, у которого мать днями и ночами на работе пласталась, школа с первых дней стала хождением по мукам. В школу отвела сестра.
Накануне дети забрались на чердак, нашли копии старых отцовских фактур, с одной стороны заполненных под копирку. За годы работы завмагом, их накопилось много. Дети разлиновали листы с обратной стороны и на отцовских документах Венка выводил первые палочки и крючочки, а на руках, носу и щеках фиолетовыми облаками плыли пятна от копировальной краски с документов…
В Уйстрое, где работала Марфа, проводные телефоны работали на квадратных батарейках, величиной со стакан. Когда батареи выходили из строя, она забирала их домой, в качестве игрушки для сына. На бесценном чердаке в хламе дети отыскали скукоженные, не единожды подбитые, облезлые хромовые сапоги, которые были для мальчика велики. Отмыли их, разломали батарейку, высыпали графит, замазали потёртости, натёрли суконкой и они заблестели как новые. На ножки намотали побольше портянок и не понятно было: сапоги несли лёгкого, как пёрышко Венку, или он волочил эту непомерную тяжесть. Толстовку и штанишки на помочах сшила бабушка из старой одежды. Надя отдала брату полевую сумку отца, с которой пять лет ходила в школу. Мальчишка же. Ей проще было ходить с тряпичной.
Облатали мальчонку как могли. Дома он гордо вертелся перед зеркалом – не мог налюбоваться своими обновками, а в школе, попав под остроты пересмешников мальчишек, раз и навсегда возненавидел школу, из которой нередко возвращался с фиолетовым облаком под глазом. Безотцовщина...
Шагает Надя за мечтой, не ведает, что над головой сгущаются тяжёлые грозовые тучи воздаяния за злополучное проклятие деда Малафея, предательство веры матерью, невенчанный брак с отцом. И эта тайна висит дамокловым мечом над её детьми и внуками?.. А за спиной становится на жертвенный путь искупления братишка.
Идёт в школу– настелет сена в треугольную тележку, посадит в неё Светку и везёт с собой. Пока сидит на уроках, уборщица баба Маня присматривает. На переменах сам. Вечерами бегает к Редькиным. Уберёт навоз, двор подметёт, баба Маша тайком от деда ему кружку молока сунет и Светке бутылочку вскипятит…
Пролетели года, как осенние листья, но их пожухлые останки памятью тлеют в душе. Сидит Светлана у компьютера, смотрит на фото с могилкой крёстного, смахивает слезинки, поправляет седую прядь, а перед глазами, как слайды проводы крёстного в армию, его альбом с портретами, срисованными с фотографий, красочно выполненные пейзажи - свидетельствовало о его таланте, богатстве и чистоте души. На каких зигзагах судьбы альбом утерян – забыла, но радостное чувство от подарка живёт по сей день.
У бабушки Марфы спала на полу, застланном лохмотьями, и укрывалась таким же ремьём, от которых разило мочой. Но ей там было уютно. В своём гнезде она чувствовала себя защищённой. Утром, когда Венка разбудил её и подал одежду, она, балуясь, отбросила трусишки в сторону и поглубже зарылась под одеяло. Мальчишка после фразы:
– Нельзя без трусов, - ты ведь девчонка!
Тщетно пытался одеть её. Выбившись из сил, в отчаянии крикнул:
– Мам, она не одевается!
Бабушка вошла в комнату с ремнём, хлестнула Светку по спине и бросила ей трусики, но та откинула их в сторону. Марфа ударила больнее, но реакция повторилась. Озверев, начала хлестать извивающееся тельце, которое не издавало ни одного стона. Перепуганный Венка подставлял под удары руку, защищая упрямую племянницу и со слезами умолял, то Светку, то расходившуюся мать. Чем бы закончилось это самоутверждение -
неизвестно, но слёзы любимого крёстного и кровавые рубцы на его руке, заставили покориться.
Вспоминается другой курьёзный случай. Измотанная жизнью, мать частенько била её, не наказывала - а именно била с остервенением, чтобы добиться Светкиных криков или, на худой конец, слёз. Однажды при дочери Надежда рассказала соседке о совершённой экзекуции, показала её спину, на которой полопалась кожа и пожаловалась:
- Ну, хоть бы крикнула, или заплакала, нет, молчит, как чурбан, и только разжигает злость.
Знала бы мамочка, как она рыдала на конюшне, от стыда за свою мать! Это же чувство заставляло скрывать от посторонних домашнее отношение к Светке, которая часто делала на вред: может с подсознательным желанием привлечь к себе ласку и внимание, а может из чувства самоутверждения бесправного раба.
Причиной для жестокой порки послужило событие, которое не стоит выеденного яйца: было ей лет шесть, а брату три, такой мамсик был - совсем не умел терпеть. Их заперли в доме, а он начал канючить:
- Я кушать хочу... Я кушать хочу... Я кушать хочу...
Не переставая, на одной ноте.
Светка его очень любила и жалела. Кашу есть наотрез отказался, поэтому когда с пастбища возвратилась корова, девочка вылезла в форточку, чтобы подоить её в чайник! Форточка узкая - едва протиснулась. Подобралась к вымени, с трудом выдавила полстакана, а корова переступила, опрокинула чайник - всё вылилось. Вторая попытка окончилась тем же. Брат, наблюдавший за её муками, начал реветь. Если со стола она смогла протиснуться в форточку - путь обратно был отрезан окончательно и бесповоротно: из-за узкой завалинки придвинуть поближе к окну что-либо, не получалось.
Пришлось освобождать из неволи братца. Наставила чурки одна на другую, которые раскатились по двору, когда она выдернула орущего мальчишку. Утешила тем, что сейчас их накормит баба Марфа. А до бабушки от Майна к Означенному - десять километров!!! Погостевали они там дня три, за что Светка и поплатилась целостью спины...
Больнее всего были смачные плевки в лицо, которыми отчим растоптал детство. Таким образом он общался со Светкой, когда мать была на смене. Светлана вспомнила как 1959 году им подарили пластилин. Она с братом и сестрой налепили рельсы по комнате и катали пластелиновые паровозики.
Дверь открылась. Зашёл отчим. Забрал шестилетнего брата
и годовалую сестру к себе в комнату, а её заставил лечь в постель, плюнул в лицо, выключил свет и ушёл. Так как это процедура повторялась часто, и она ожидала подобных визитов, то запаслась фонариком. Забралась под одеяло, чтобы не просачивался свет и начала читать. Он снова вошёл через некоторое время, отобрал фонарь, использовал её лицо в качестве плевательницы и ушёл. А зимой темнеет рано - спать не хочется. Присядет к запотевшему окну - луна, хоть иголки собирай! Стирает потоки влаги и читает про японского мальчика, который учился писать на песке: напишет, волна смоет, он снова пишет. Финал чтения ничем не отличился от предыдущих визитов её тирана.
Чувство стыда за родителей заставляло скрывать ежедневные унижения. Только в пятом классе, когда подружилась с новой ученицей Рассказовой Марусей и её мамой, смогла сравнить свою жизнь с семейными взаимоотношениями сверстников. Это сравнение спровоцировало на обличение крохоборства отчима в узком семейном кругу. Помнится, мать сварила пшённую кашу и поджарила её с луком на сковороде. Как вкусно запивать горячую хрустящую кашу холодным молоком! В тот день атмосфера за столом была на редкость дружелюбная. Но закончилось молоко и мать вышла на веранду за новой кринкой. Отчим, чтобы унизить Светку прошипел:
- Ешьте быстрее, а то эта халда всё сожрёт!
Это была её первая забастовка, первая проба самозащиты, а мать как назло задерживается... Но вот дверь открылась, Надежда с улыбкой наливает молоко, садится к столу, а Светка прекращает еду, только для вида ковыряет ложкой в сковороде и истекает слюнями. Наконец её старания замечены, напряжение за столом нарастает.
- Ты чего не ешь? Чего губы надула?
Чувствуя, что слёзы на подходе, выскочила из-за стола на улицу. На этом её протест закончился, но в конечном результате виноватой, как всегда оказалась она. Однако с тех пор, её истязатель стал бояться падчерицу и ещё больше возненавидел, но омерзительные оскорбления прекратились. Видимо дети посвятили мать в суть дела.
Шила в мешке не утаишь. Венка, семнадцатилетний парень, беззаветно любил и жалел Светлану. Однажды, перед отправкой в лес, в геологоразведочную партию, зашёл к ним, завёл племянницу в закуток, за печку, развязал сидор с провиантом, отрезал по тоненькому пластику колбасы, сыра, и заставил съесть тайком от брата.
Какими они были вкусными! Когда она слышит анекдот: «Люблю чеснок, он колбасой пахнет», у неё в памяти всплывает тот эпизод, благодаря которому никакими наговорами нельзя вытравить из сердца чувства нежности к самой дорогой душе.
Она была достойным произведением любвеобильного крёстного! Вся шелуха ненависти, в которую упаковывали - осыпалась, когда встреченные на жизненном пути крупинки ласки падали в сердце и вырастали в прообраз евангельской любви, которую проявлять не умела. Тогда она с наслаждением смаковала маленькие крошечки, шёпотом восхищалась и благодарила, а сама ухитрилась спрятать за щекой последние огрызки сыра с колбасой и тайком скормить двухлетнему брату! Возможно, в тот день упало и прорасло в сердце зерно альтруизма: ни на одном празднике, который она встречала за стенами дома, где не присутствовали её дети, не могла без угрызения совести наслаждаться вкусностями. И избавление от них только одно – приготовить эти блюда дома.
Она отчётливо помнила возвращение крёстного из армии и его подарки, купленные в Германии. Гобеленовый ковёр с каким-то мрачным замком, невиданные открытки с блёстками, которыми сегодня завалены киоски. В какие заоблачные выси они уносили её фантазию! Какой сказочной страной представлялась Германия! Как она любила его "заочницу" Римму – могла часами любоваться на её фотографию!
Из-за предписания возвращаться после службы туда, откуда призывался, не смог уехать к любимой. Пригласить в свой дом не мог из-за выкрутасов матери, поэтому её место рядом с ним, заняла пигалица Галина и довела до дистрофии при строительстве дома, в котором ему не пришлось жить из-за тёщи?! Галина, пока жила с ним, на производстве не работала ни одного дня! Почему он снова позволил полученную на руднике квартиру отнять всё той же тёще, которая продала построенный им дом и заползла в его гнёздышко, чтобы снова оставить без крыши над головой?!
Ни одного письма не написали Света с крёстным друг другу за долгие годы, откуда эта не проходящая боль? При встрече через 40 лет было впечатление, что расстались только вчера. Они жили, живут и будут жить друг в друге. Из переписки матери с родственниками она знала, что были в его жизни светлые дни, когда женился на Маше и снова строил дом для любимой. Только построил на участке новой тёщи - Маша умерла, а он остался бездомным. Полученную долю спустил, заливая беду с бедками и добедками, обрёл ореол беспробудного пьяницы и закрытые двери родственников. От лесхоза ушёл в тайгу, снова женился на женщине, которая с удовольствием помогала обращать в рюмочный звон немалые деньги после закрытия охотничьего сезона. Но и это призрачное благополучие оборвалось с её смертью. Только благородство её сына, который разменял квартиру, не сделало его бомжом… Бедный, ты бедный, Венка!
Молитвенником его назвать нельзя, но вере предков
остался верен до последней мучительной минуты с оголёнными онкологией костями во рту. Ни разу не переступил порог господствующей церкви: живы были детские воспоминания о рождественских разбойничьих набегах её посланников, унижение матери и его голодные слюни с судорожными глотками, когда те выгребали сэкономленные во время поста продукты. У Светланы ещё не зарубцевалась рана после его смерти, чтобы рассказывать о последних жутких днях... Потому и Россия с добрыми генами, но с повреждённой верой, под никоновским проклятьем 108 Псалма проходит очистительные страдания. Не покается, не вернет неповреждённую веру, будут живые завидовать мёртвым. Сколько не подпирай покосившийся дом бревном – рухнет, если не поправить фундамент.