Посвящается прикосновению одного моего знакомого
Под бархатистыми ветвями кипариса,
Над пожелтевшею осеннюю травой,
Склонилась к камню нищая актриса,
Надеясь обрести в душе покой.
В глазах её сияние угасло,
И ночь за ночью следует без сна.
Она была, как статуя - прекрасна,
Как статуя - нещадно холодна.
Во тьме, пытаясь путь найти к светилу,
Тянулась за сверкающей звездой,
И страх почти загнал её в могилу:
Она столкнулась в пустоши с рукой.
О чудо! Что за дивное виденье?
Как будто в сердце пламя ожило.
Актриса после вздрогнула в смятеньи -
Другим касаться девы не дано.
Но нежность одного прикосновенья
Вернула небу солнечный прибой.
Слепая, пробудившись от забвенья,
Вдруг крикнула отчаянно: "Постой".
И ангел улыбнулся для приличья,
Немой не может фразу дать в ответ.
Какая ночь, какое в ней величье!
И двое излучают яркий свет.
Ладонь скользнула пальцами по краю,
Рассыпались осколки от оков.
Безмолвный вдруг признался: "Я Вас знаю!
Вы леди из моих забытых снов".
Однако не историю из сказки
Поэт пытался в рифме донести.
Под древом надевают люди маски
В надежде новый облик обрести.
А что случилось с ангелом актрисы?
Как знать, судите сами, господа:
Шумят под шквалом ветра кипарисы,
Уходят за туманы поезда...
А двое под небесным переливом,
Идут навстречу солнцу, не спеша,
Одно прикосновенье стало дивом,
Которого так жаждала душа.
Поэту эти чувства неизвестны.
И путь к любовной нежности закрыт.
Но в памяти касания прелестны,
Касания, таинственней орбит.
Что было то, поэт не понимает,
Но дрогнуло всё тело, словно гром.
Рука, его дразнившая, не знает,
Как сердце долго мучилось потом.
Под бархатными ветвями сверкала
И гнулась в танце жёлтая трава.
У жизни есть конец и есть начало,
Она всегда блистательно права.