Это второй рассказ из серии: Завтра была война
Есть люди, о которых окружающие знают всё, ну, почти всё, а по сути – мало, что знают о них. И, тем не менее, удивляются этим людям.
Виктор Иванович Калинин был удивительным человеком. С твердым характером и с удивительно внимательной и бережно душевной простотой. А посему, с ним всегда было интересно и познавательно разговаривать. Вернее, даже не разговаривать, а, в большинстве случаев, слушать, о чем, а главное – как говорил Виктор Иванович. Ведь это какая же бездонная кладезь, не побоюсь утверждать, вроде бы, простого интеллигентного человека, но, тем не менее, глубоко просвещенного и большого знатока русской литературы и литературного русского языка!
Нет, те, кто продолжает критиковать систему образования СССР, глубоко не правы. Образование есть и было важнейшей вехой человеческой цивилизации. Впрочем, разговор об этом отдельный.
Работал Виктор Иванович на предприятии, кажется, начальником лаборатории. А вот какой - не помню. Да это и не важно. Важно было слушать и вникать в смысл разговора. Одно было плохо: Виктор Иванович был редким гостем в нашем доме, хотя приходился моей маме каким-то дальним родственником. Но иногда, набравшись смелости, а, скорее всего, нахальства, я сам приходил к нему в гости. Хотя, это тоже было не часто, но Виктор Иванович понимал всю суть тогдашнего моего состояния и относился с пониманием. А было это в начале 80-х. Я с год как прибыл из рядов СА. А дядя Витя, позвольте мне так называть Виктора Ивановича, уважал тех, кто честно служил в армии, поскольку сам был фронтовиком, имел боевые награды, ранения…
В общем, был дядя Витя тем человеком, умное и мудрое слово или совет которого, были в ту пору очень необходимы.
Сами посудите. Прошло чуть больше года, как я снял шинель. Казалось бы, прошел серьезную школу, а вот в жизни оказался совсем еще зеленым. То одно, то другое… И на личном фронте шла какая-то катавасия, честное слово, запутался в этом «фронте» окончательно. А вот дядя Витя, когда я обратился к нему за советом, сумел решить мой «сложнючий» вопрос в течении пары минут. Поразительно. И как ему удалось разрешить ребус, мучивший меня много месяцев? Да, прожить жизнь – это вам не лапти носить.
А еще не стало папы. Он долго болел. И Виктор Иванович принял большое участие в постигшем нас горе. Тогда-то мы и познакомились…
Прошло еще пару лет. Я постепенно окреп и у меня появилась собственная, если не философия, то взгляд, отображающий гуманитарно-познавательный интерес – точно. Во всяком случае, я учился думать. И Виктор Иванович, в те немногие встречи, в целом, одобрял мои «философские», скажем так, опыты и, как мог, направлял, а то и исправлял.
А мне было приятно, что меня понимают. Понимают и одобряют. Но, вместе с тем, я и по-доброму завидовал. Неужели, полагал я, большей частью - наивно, чтобы решать сложные проблемы, а еще формировать чей-либо взгляд на что-то, нужно элементарно прожить кусок жизни? Выходило, что - да…
Весь вопрос: как прожить?
Как-то раз, в очередной день Победы, я снова оказался в гостях у дяди Вити, и мы честно: за Победу, за народ-победитель, ну и за нас, разумеется, – по-фронтовому. Виктор Иванович тогда случаем остался дома - все его домашние: сын, тоже, кстати, Виктор, с которым мы стали добрыми приятелями, дочь, довольно строгая, молодая и симпатичная женщина, которую я, откровенно говоря, слегка побаивался, и супруга, были в гостях.
Ну, вот. Сидим, значит, за столом, разговоры разговариваем. А мне всё не терпелось «про войну» послушать. Уж очень я охоч был до тех рассказов. Но фронтовики народ особый. Зря трепаться не любили. Но я постепенно набрался храбрости, ну, водочка еще немного помогла, и спросил:
- Дядя Витя… А тебе часто приходилось на войне… убивать? – ляпнул я и мне, вдруг, стало стыдно за свой вопрос.
Виктор Иванович, как-то внимательно посмотрел на меня, но ничего не ответил. Потом отвернулся в сторону и опустил голову. Так прошло несколько минут. Я уже подумал, было, что своим бестактным вопросом обидел человека. Но неожиданно услышал:
- Знаешь, чем отличается настоящий бой от киношного? Киношный, может длиться часа полтора. Всю картину. А настоящий бой на войне длится минут пятнадцать - двадцать. Реже – полчаса. А потом – всё. Стихает, замолкает. Но за эти пятнадцать минут происходит столько – на всю оставшуюся жизнь хватает с лихвой.
Наступила пауза. Я понял, что рассказ не окончен и приготовился слушать далее.
- Мне было чуть больше семнадцати, когда я попал на фронт. На 3-й Белорусский. Служил я в разведроте. Спрашиваешь, доводилось ли мне убивать? Разведчикам редко приходилось участвовать в боях. Нам ставили иные задачи. А если и случалось такое, то там, в бою, не смотришь: попал - не попал. Приказ выполнять нужно. Выполнили – молодцы! Кому – награды, кому – последний салют. Война…
Снова наступила пауза.
- Но был один случай… в городе Мельзак, что в Восточной Пруссии. В феврале сорок пятого город попал под массированный артобстрел и бомбежку. Началась массовая эвакуация. Ушли почти все жители. Остались те, кто не хотел или не мог покинуть город. А тут наши передовые части подошли к городку. И вот, выдают нам приказ, произвести разведку: узнать, есть ли в городе немецкие гарнизоны, какие и в каком количестве. Отобрали пять человек и рано утром отправились мы в разведку. Удивительно, но со своей задачей мы справились очень быстро. Наша группа прошла почти весь город, но не встретила никого: ни противника, ни жителей.
Посовещавшись, решили отправить в штаб одного разведчика с донесением. И выбор пал на меня. А я, недолго собираясь, оседлал тут же, брошенный, но исправный, мотоцикл, рванул по одной из улочек.
Нужно отметить, что улочки Мельзака – узкие. А некоторые из них были завалены песком либо мусором. Поди тут разберись – куда ехать. И спросить не у кого. Вот и мотался я из одного тупика в другой. Неожиданно выехал я, то ли на площадь какую, то ли на пустырь, а рядом домишко двухэтажный стоит, фахверковый. Странное дело, но стекла в окнах и двери были целы. Я принял решение зайти и узнать у хозяев дорогу, если таковые остались.
Отворив входную дверь, я вошел в просторную комнату, где был относительный порядок, хотя, где-то валялись какие-то обрывки бумаг, тряпье. Видимо, хозяева, когда эвакуировались, в спешке брали только необходимое. Быстро осмотрев комнату, в дальнем углу я обнаружил кровать с накиданными на нее одеялами. Входная дверь была открыта и холодный воздух проникал в помещение.
И тут… я заметил, что одеяла зашевелились. Я быстро осознал – засада. Думать было некогда. У меня оставались считанные секунды. Мне хорошо было известно, как немцы устраивали хитрые сюрпризы при отступлении. Сколько наших ребят было ранено или погибло в подобных ситуациях. И я рванул к кровати. Автомат был за спиной и доставать его было некогда. Подбегая, я увидел, что-то типа скалки, стоящей возле кровати. Схватив ее, я со всего размаху нанес удар…
Когда открыл одеяла… увидел седого старика. Высохшего, тощего… Все было кончено. Еще с секунду я посмотрел, закрыл кровать одеялами и вышел из дома…
Рассказ, который я услышал, привел меня в шок. После некоторой паузы, я робко спросил Виктора Ивановича:
- И что, дядя Витя… тебя после… мучила совесть? – робко спросил я.
- Нет. Мы были на войне. А там вопрос о жизни и смерти решается, порой, долями секунды. Если бы я увидел этого старика, то разговор был бы короткий:
- Привет «камрад» - прощай «камрад». Я тебя из ложечки поить не буду. Вот и все. Я сел на мотоцикл и через полчаса был в нашем расположении. И больше про тот случай не вспоминал.
Я посмотрел на Виктора Ивановича – он спокойно сидел за столом и о чем-то думал. И я тоже решил, что никто не может осудить сержанта Калинина. Он был на войне. И выполнял свой священный долг.
Честь ему и слава!
После той встречи, у меня ни грамма не возникало сомнений относительно правоты дяди Вити. И сейчас, в год 80-летия начала войны, я невольно вспомнил про этот случай и решил его рассказать.
Вот и все.