Однажды в Славновку село
Меня привёл печальный случай.
Когда ещё бы занесло
В тот край забытый и дремучий?
Но дальней родственницы смерть
Нашла собраться всем причину
Да друг на друга посмотреть,
Оплакав скорбную кончину.
Немногочисленной толпой
Пешком брели мы до погоста.
Пейзаж понурый и пустой
Довёл процессию до моста.
«Уж не Калинов ли тот мост?» –
Я в мыслях горько усмехнулся.
Камыш, махнувший буйно в рост,
Как в песне той «шумел и гнулся».
Когда ж пошли в обратный путь,
Один дедок, по виду местный,
Чтоб мысли тяжкие стряхнуть
Рассказ затеял интересный:
«А знашь ли ты, мил человек,
Что при царе, при Николае,
Во-о-он, глянь – у левой стороне –
Овраг большущий различаешь?
То Галкина была земля,
Мирон Василича угодья.
Поместье нажил опосля,
А до двенадцатого году
Он из богатых был крестьян.
Известно – крепкая порода!
Он в батраках держал селян,
Всю крову выпил из народа.
Те восемнадцать десятин
Доход изрядный приносили,
Ещё Столыпин объявил
Свои реформы по России.
Хоть был на выселках надел,
Да и земля, сказать, дрянная,
Однако ж выдоить умел
Он мёд да хошь из молочая.
И вот посредь глухой ночи
Мирона поднял шум с постели.
«Какой там пёс ко мне стучит?» –
Подумал он, но отпер двери.
Глядь, заховавшийся во тьму,
Худой, затравленный судьбиной,
Одёжа вся не по ему,
Стоит ссутулившись детина.
То бёглый каторжанин был,
Что лил фальшивые монеты.
Его Мирон и приютил,
Хотя потребовал за это,
Чтоб хлеб тот ел не задарма,
Употребил своё уменье…
В подвале земляном тюрьма
Дала разбег обогащенью.
В отруб ужо сто десятин
Мирон купил на деньги эти,
А каторжанина убил
И завалил в подземной клети.
Богатство распирало дом
У Трастоватого оврага,
Да только вот покою в нём
Не ведал душегуб и скряга.
Стал убиенный кажну ночь
Яму являться в страшном виде.
Мирону стало то невмочь,
«Згинь! – он кричал яму. – Изыйди!»
А мертвяку всё нипочём,
Стоит в земле от крови бурой,
Твердит о золоте своём
И давит грозною фигурой.
Мирон умом-то крепок был,
Чтоб уберечься от напасти,
Усадьбу новую срубил
Совсем в другой оврага части.
Да только все его труды,
Как говорится, медным тазом
От разгоревшейся беды
Накрылись в одночасье разом:
Лишь революция пришла,
Так голытьба его поместье
Всё разорила и сожгла.
Видать, была причина к мести.
А Галкин сам едва убёг,
С добром аль нет – про то не знаю.
Вот и пришли, ёк-макарёк.
Чего ж, помянем тётку Раю».
Под приглушённый разговор,
Очистив с обуви суглинок,
Зашли мы в сельской школы двор,
Где стол накрыт был для поминок.
Умолк рассказчик, сняв «картуз»
(Как он назвал свою фуражку),
Потеребил привычно ус,
Вздохнул задумчиво и тяжко,
Перекрестясь, поел кутьи,
Махнул грамм сто, запил компотом…
И были все вокруг – свои,
Как деньги нажитые потом.