Автор - Владимир Иванович Соколов.
1. Еду домой!
Итак, я еду домой. Длительное путешествие по железной дороге располагает к размышлениям. Война, голодный Свердловск, Давлеканово с его летними и зимними развлечениями, ленинградское детство, хутор Косой Брод – всё это в прошлом. Всегда немного грустно, когда погружаешься в воспоминания, но эта элегическая грусть тонет в море радостного ощущения жизни. Ведь окончание войны – это как отмена смертного приговора, который рано или поздно должен быть приведён в исполнение. На фронте не говорят о смерти, но все ощущают дамоклов меч, висящий над головой.
Всё, что происходило со мной до сих пор, совершалось помимо моей воли. Поток событий нёс меня по жизни, и, фигурально выражаясь, я мог только пытаться в критических ситуациях удержаться на ногах. Теперь меня ожидает другая, самостоятельная жизнь. Я могу планировать её без оговорки «если останусь в живых», а это уже само по себе большое счастье.
Мне двадцать лет. Я здоров, полон сил и уверенности в себе. После всего того, что я пережил за военные годы, мне не страшны никакие трудности мирного времени. Я фронтовик и горжусь этим. Мне открыты все дороги, и я могу выбрать любую из них. Впереди вся жизнь, которая в двадцать лет кажется бесконечной. Старость, болезни и прочие возможные «неприятности» существуют лишь теоретически и беспокоят не более, чем утверждение учёных о том, что через столько-то миллионов лет Солнце остынет и жизнь на земле прекратится. Как это прекрасно, когда у человека всё впереди!
Со времени описываемых событий прошло более шестидесяти пяти лет, но я и сейчас помню то состояние радости бытия и волнующего ожидания чего-то удивительно хорошего, что обязательно должно произойти. Война сделала меня оптимистом, научила замечать и ценить даже малые радости жизни и перешагивать через неприятности, стирая их из памяти. Это не дифирамб войне – любая война это мерзость, а просто подтверждение давно известной истины: нельзя понять, что такое добро, не познав зла. Потому и сосуществуют Бог и дьявол.
План на ближайшие годы мне был ясен. Живя в Давлеканове, перемещаясь по дорогам войны, я всегда с гордостью помнил, что я ленинградец, и мечтал о том, что когда-нибудь (если останусь в живых) я буду бродить по набережным Невы, любоваться прекрасными дворцами, ходить в ленинградские музеи и театры. Кстати, в ту пору, ещё с довоенных времён, народ относился к Ленинграду и ленинградцам с особым уважением. Считалось (и, наверное, не зря), что это город «культурных» людей.
Итак, я обязательно вернусь в Ленинград, поступлю в институт и стану инженером-радистом. Работать буду в научно-исследовательском институте. В моём воображении возникает образ лаборатории: за столами сидят люди в белых халатах, и я, тоже в белом халате, один из них; таинственно мерцают разноцветными огоньками «умные» приборы, слышны негромкие разговоры на технические темы. Боже мой! Какое счастье иметь возможность заниматься научной работой, исследовать сложнейшие процессы, происходящие в радиотехнических схемах, создавать новую аппаратуру. Забегая вперёд, могу сказать, что моя мечта об учёбе и работе реализовалась на сто процентов. Даже воображаемая научная лаборатория оказалась весьма близкой к реальной.
Я понимал, что жизнь нормальных мужчин, даже серьёзно увлечённых научной или производственной деятельностью, обычно не ограничивается этими занятиями. Люди женятся, образуется семья, рождаются дети, появляются внуки и так далее. Поэтому, лёжа носом вверх на покачивающейся вагонной полке, я пытался представить себе предстоящую жизнь с этих позиций. Однако ничего из этого не вышло. Никакой мечты не получилось, и я перестал размышлять на эту тему, ограничившись формальным заключением, что раз все женятся, то и я, наверное, когда-нибудь женюсь. Позднее я понял, что у молодого мужчины, в отличие от женщины, мечта о семейной жизни и о детях может появиться, как правило, только тогда, когда есть конкретная любимая девушка, с которой он хочет связать свою жизнь навсегда (никто не женится на время).
В начале главы я машинально написал: «Итак, я еду домой», не пояснив, о каком доме идет речь. Ленинградский дом потерян навсегда. Давлекановского дома тоже не существует. Маме ещё 8 июля 1944 года отменили административную высылку, выдали паспорт, и она имела право изменить место жительства. Однако ехать ей было некуда, и она некоторое время продолжала жить в Давлеканове. Потом она списалась со своей сестрой Натальей, и та предложила маме переехать к ней. Мама с радостью согласилась.
2. У тёти Наташи.
Тётя Наташа работала учительницей в деревне Большой Борок Кувшиновского района Калининской (Тверской) области, а жила в деревне Козьмо-Демьяна, примыкавшей к Большому Борку. Эту деревню обычно называли просто Кузьмовкой. Она расположена на расстоянии тридцати одного километра к западу от Торжка у дороги Торжок – Кувшиново – Осташков. Недалеко находилось Прямухино – бывшее имение известного русского мыслителя Бакунина. У Бакуниных гостил когда-то Пушкин. А рядом с Прямухиным была деревня Лопатино, где жила тётя Настя, другая сестра мамы. Она работала учительницей в прямухинской школе.
В распоряжении тёти Наташи был большущий деревянный дом (бывший поповский). К нему под общей крышей было пристроено хозяйственное помещение – «двор». Во дворе жили защищённые от непогоды корова и куры, а также хранились дрова и сено. В доме было шесть комнат и кухня. Дом стоял рядом с церковью на берегу реки Осуги. Церковь при советской власти была преобразована в масло-сырзавод.
У тёти Наташи было трое детей: Галя (старшая), Валерий и Юрий. Их отца, Сергея Громова, также сельского учителя, арестовали в 1936 году как врага народа, и он бесследно исчез в застенках НКВД. Никаких сведений о его судьбе получить не удалось. В то время семья жила не в Кузьмовке, а в деревне со странным названием Молодой Туд. Когда мама переехала в Кузьмовку, с тётей Наташей жила только Галя. Валерий, как и я, был на фронте, а Юра жил где-то самостоятельно. Муж Гали, Пётр Федорко;, служил в армии в автотранспортных частях.
Так вот, я ехал «домой» в эту самую Кузьмовку. Как до неё добраться и найти дом тёти Наташи, мама разъяснила мне в письме, полученном перед отъездом из Проскурова. Надо было попасть в Москву, от Москвы на пригородном поезде доехать до Калинина (Твери), пересесть на поезд, идущий в Осташков, и выйти на станции Бакунино. От станции до Кузьмовки восемь километров лесом. Дом тёти Наташи найти легко. Ориентир – церковь.
В Москву поезд прибыл в канун Нового 1946 года. Новый год я встретил в зале ожидания для транзитных пассажиров. 2 января 1946 года с первым поездом я приехал в Калинин и пересел в осташковский поезд. На станции Бакунино я оказался часов в десять вечера. Было уже темно. С помощью местных жителей я вышел на лесную дорогу, которая вела в Кузьмовку, и зашагал навстречу новой жизни. Небо было ясное, но луны не было. На фоне звездного неба чётко вырисовывались верхушки елей. Под ногами поскрипывал снег, январский морозец пощипывал щёки. Километров через шесть лес кончился, и передо мной с высоты открылся вид на пойму реки Осуги. Внизу мерцали огоньки в домах Кузьмовки. Над домами возвышался мой ориентир: купол церкви без креста.
В доме тёти Наташи света не было – все уже легли спать. С волнением я постучал в окно. Послышались женские голоса. В одном из окон зажёгся свет. Кто-то, отодвинув занавеску, посмотрел на улицу. Раздался звук отпираемой двери. Я поднялся на крыльцо. Дверь открылась. Передо мной стояли, радостно улыбаясь, мама и тётя Наташа. Радость встречи описать невозможно. Ведь я уехал из дома летом 1942 года. Если исключить короткое свидание 23 и 24 марта 1944 года, о котором рассказано в первой книге, мы с мамой не виделись около трех с половиной лет. Я думаю, что маме, которая жила все эти годы в постоянном тревожном ожидании плохих вестей, было тяжелей, чем мне. На моей стороне было преимущество молодости – легкомысленная уверенность в том, что со мной ничего не случится. Кроме того, пока мы молоды, материнская любовь к нам и беспокойство за нашу судьбу неизмеримо сильнее, как мне кажется, ответных чувств с нашей стороны.
Меня провели в комнату, усадили за стол, и женщины стали хлопотать на кухне, чтобы накормить меня с дороги. Еще входя в комнату, я заметил на гвозде, вбитом в стену, фуражку с квадратным верхом, которую носили офицеры польской армии – «конфедератку». Через какое-то время в комнате появился с заспанной физиономией и хозяин фуражки. Это был сын тёти Наташи Валерий, который, как и я, был на фронте, демобилизовался и вернулся домой несколько дней назад. Валерий служил в чине поручика в Народном Войске Польском, воевавшем с немцами в составе Советской армии. В польской армии не хватало своих офицеров, и потому к ней были прикомандированы наши офицеры.
Стол был накрыт, появилась бутылка водки, мы выпили за встречу, за Победу, и начались разговоры, расспросы, воспоминания. Нам было очень хорошо, но самыми счастливыми были, конечно, мама и тётя Наташа. Дети вернулись с войны живыми и невредимыми. Не всем матерям так повезло.
Сквозь сон чувствую, что вагон не покачивается, не слышно стука колёс. Наверное, стоим на станции. Интересно, что за станция. Просыпаюсь, открываю глаза и не понимаю, где я. Потом соображаю: я же не в поезде, а дома, и лежу не на вагонной полке, а на мягком пружинном матрасе. С удовольствием вдыхаю запах свежего постельного белья. А тишина-то какая! Ни стука колёс, ни шума машин. Она прерывается изредка толь-ко естественными звуками: вот где-то залаяла собака, прокукарекал петух, во дворе как-то особенно уютно и тепло промычала корова. Хорошо! Я могу лежать так в сладкой полудрёме, сколько захочу, и никто не вырвет меня из тёплой постели криком «Подъём!».
Постепенно все встали. Раньше всех женщины, а потом и мы с Валерием. За завтраком продолжался обмен воспоминаниями. Каждому из нас было о чём вспомнить. Беседа была прервана появлением гостей. Сперва пришла молодая учительница по имени Валентина Петровна. У неё кончились спички, а сельпо; (так называли в деревне магазин) было закрыто. Ей дали спички и, конечно, пригласили посидеть. Потом появилась другая учительница – Нина Максимовна. У неё кончилось растительное масло. За ней последовала Мария Ивановна – тоже молодая учительница. Что у неё кончилось, я не помню, но она также охотно откликнулась на приглашение посидеть. Так я познакомился с местной интеллигенцией. Валерий, приехавший раньше меня, был уже знаком с учительницами. Они были незамужние и примерно одного с нами возраста. В деревне после войны совсем не было полноценных молодых людей. Не удивительно, что появление в Кузьмовке двух бравых ребят (я имею в виду Валерия и себя) не могло остаться незамеченным. Посидев некоторое время, вежливые девицы удалились, пригласив меня и Валерия встретиться с ними вечером в клубе.
Сельский клуб представлял собой довольно большую избу со зрительным залом и подсобными помещениями для артистов и для хранения имущества. В зрительном зале имелась небольшая сцена. В клубе можно было проводить собрания, демонстрировать кинофильмы, а также танцевать, используя баяниста или патефон.
Когда мы с Валерием, начистив до невероятного блеска сапоги, явились в клуб, там уже был накрыт роскошный для послевоенного времени стол. Нас встретили уже знакомые учительницы и заведующий клубом – плотный, невысокого роста мужчина средних лет. У него была приятная улыбка и сдержанная, даже, можно сказать, благородная манера поведения. «Ян»,– представился он мне. Ни фамилии, ни отчества его я не знаю. Все в деревне называли его просто Яном. Он был нездешний и появился в Кузьмовке во время войны.
Сели за стол, и началось веселье: шутки, смех, флирт. Можно понять царившее радостное возбуждение – ведь за столом оказались одни молодые незамужние женщины и неженатые мужчины. За долгие годы войны все соскучились по такому общению. Ян предложил перейти к танцам. Завели патефон. Валерий танцевал с Валентиной. Я уже понял, что это был её избранник, и другие женщины примирились с этим. Оставались свободными Нина Максимовна и Мария Ивановна – Маша. Нина Максимовна была самая старшая среди учительниц и не совсем подходила мне по возрасту. Оставалась Маша. Она и сама явно проявляла свою симпатию ко мне. Бедные девушки. Каждая из них, конечно, мечтала о том, чтобы выйти замуж за интересного, интеллигентного молодого человека и жить с ним в большом городе. Они, вероятно, втайне надеялись на такую возможность в связи с нашим появлением, но ни я, ни Валерий тогда и не думали о женитьбе, тем более на сельских учительницах. В конце концов им пришлось выйти замуж за местных мужчин и вести жизнь обычную для жителей деревни. Даже внешне они перестали отличаться от других деревенских женщин. Я редко жалею мужчин – они сами могут быть хозяевами своей судьбы, а вот женщины часто вызывают у меня чувство жалости.
А пока мы танцевали под патефон лихие фокстроты и томные танго, в основном немецкие, так как после войны появилось много трофейных пластинок. Я вел Машу в танце, слегка прикасаясь грудью к её груди, ощущал тепло её тела, и всё внутри меня сладко трепетало.
Яну пришла в голову идея: воспользовавшись появлением в деревне двух мужчин, подготовить и поставить в клубе какую-нибудь пьесу для местного населения. До сих пор это мероприятие провести не удавалось из-за отсутствия артистов мужского пола. Все поддержали идею Яна, так как репетиции давали нам повод для регулярных встреч. Ян принёс книгу с пьесами, рекомендованными для постановки в сельских клубах. Мы выбрали одну из них, подходящую по числу действующих лиц. При этом пьесу всё же пришлось немного переделать, так как в ней было четыре мужских роли, а мужчин было только трое. Мы встречались на репетициях почти каждый день. Репетиции сопровождались весёлыми застольями и танцами. После репетиций кавалеры провожали дам домой.
Наконец наступил день спектакля. Перед началом спектакля мы не-много «поддали» для раскованности. Зал был до отказа заполнен публикой, преимущественно преклонного возраста. Содержание пьесы было ерундовое, и я его начисто забыл. Я изображал генерала и старательно выговаривал слова, так как язык у меня слегка заплетался. Спектакль прошёл с большим успехом. Долго не смолкали аплодисменты.
Так беззаботно, в непрерывных развлечениях протекала жизнь в Кузьмовке. Однако я не мог долго жить иждивенцем и в конце января поехал в Кувшиново, чтобы устроиться там на работу.
В заключение хочу поведать о дальнейшей судьбе Яна. Узнал я об этой истории много лет спустя, но расскажу о ней сейчас, пока читатель не забыл, кто такой Ян. Однажды к дому Яна подъехали две машины – легковая чёрная «Волга» и фургон. Из них вышли люди в форме милиции и в штатском. Они вошли в дом, вывели из него Яна и посадили в фургон. Затем пригласили понятых из местных жителей и начали в доме обыск. Когда спустились в подпол, понятые так и ахнули: какого только добра и драгоценностей там не было. Люди только диву давались, как Яну удалось всё это незаметно привезти в Кузьмовку и спрятать. Впрочем, он часто ездил в Москву и Калинин по делам клуба. Оказалось, что Ян возглавлял банду грабителей, которая долгое время орудовала в Москве и других городах. А в Кузьмовке, под крышей скромного дома заведующего клубом, хранилось награбленное.
Позднее семья тёти Наташи переедет Ригу. Туда направят на работу мужа Гали Петра Федорко. В дом у церкви переедет из Лопатина тётя Настя с мужем Михаилом Борисовичем.
*****
На фотографии автор, Владимир Иванович Соколов, со своей мамой Ольгой Андреевной Соколовой (Станчиц).
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: http://stihi.ru/2021/03/18/8572