I
Уж царь не царь, а бога не гневите –
Меня Емелькой звать резону нет.
Меня со Стенькой в ряд не становите,
Лежит меж нами более ста лет.
Ну что он видел со своей сарынью,
Со своего хвалёного стружка?
Всю Волгу ту ж… Да трошки за Хвалынью
Царапнул шахов край вдоль бережка.
Да кабы он сурьёзно за свободой
Пошёл – помене б дурствовал да пил.
Об чём – об шубе склоку с воеводой
Завёл… Девицу, ирод, потопил…
И я вам не миндалевый цветочек!
Ан блюл по энтой части авнтаж –
Обронит панна с кружевцем платочек,
Дак ей с седла согнёсси, а подашь.
Уж каково распальны да кровавы
В Берлин внеслись, фельдшанец их сгромя,
Ан битте-дритте – что видали фравы,
Казацкой нашей ласки окромя?
Да нешто я ховался от бутылки?
В хорунжих пил, ан не до зеленА.
С иным конфедератом штоф горилки
Пользительней, чем книжица ина.
А как, благословясь у Филарета,
Ко старцам на Иргиз нацелил путь,
Да ни росинки маковой за лето –
Ни-ни… Понеж в раскольниках не пьють.
II
Далёк Иргиз!.. Что рты поразевали?
Эх, вы, учёны головы!.. Ужель
И сей мой путь в неведомости? Али
Стези мои невнятны вам досель?
Гляжу на вас – блукаете доныне…
Видать, метОда рОзмысла не та.
Ай верите шешковской писанине,
С-под батожья добытой, с-под кнута?
Они – меня! – под потолок воздета,
А на Монетном кнутья что ножи –
По белу телу нзят… А я за это
Возьми да им всю правду доложи?!
Не-е-е!... Тако мыслить мне не годно!..
Ин граф Потёмкин лют был, а умён –
Как захотел достать до подноготной,
И гренадёр, и кнутобОйца – вон.
И писарька взашей – абы приватный,
Партикулярный поиметь расспрос…
(Что на спокое и сбрехнуть приятней,
А толку боле – то не чуял, пёс!)
III
Чай, по листам шешковского допроса
Я и на плаху взлёг во тридцать три…
Выходит, жил не более Христоса?
Ан морген фри, а то бишь – нос утри!
Уж тут извольте заново сочтите –
Хоть с головы считай, а хоть с хвоста,
Уж правдой, нет ли, а на том простите –
Пожил куда подолее Христа!
Ишь расписали, бумагомараки, -
Елико раз я пашпорты менял
И сколь ногами хвор был… Эки враки!
Ишь как меня женили без меня!
Да буде я б скорбел ногами, али
Гораздым был с-под стражи утекать?
Четыре, вишь, побежки насчитали…
Ой ли?.. А может, было оных пять?
Понастрочили – на плечи не вздымешь, -
И сбег куды, и коего числа,
А что Петром, вишь, Третьим – был шестым уж –
Федотки Богомола опосля…
К Федотке шьёте?.. Ай да грамотеи!
Коль пять голов слетело задарма,
Шестым не лезть в пустые те затеи
Аль не хватило б Пугачу ума?
IV
Ишь ты поди ж, какие льёте пули! –
Не заскучаешь, так вас перетак…
А вы бы в корень дела заглянули,
А на побаски я и сам мастак.
Подумать только – заячий тулупчик
Измыслили… Ай худо был одет?
Али тулупца оного не лутче
Лазорев мой китайчатый бешмет?..
А что, как я, допрежь чем в бунт ввязаться,
Не за обозом с рыбой ковылял?
А что, как я в степи киргиз-кайсацкой
Да и подале – зА горы гулял?
А может, я-то, Емельян Иваныч,
Не бедовал завроде босяка?
А может, я с товарищами за ночь
Три табуна обрёл, три косяка…
А может, я имел, как говорится,
Чем за отлучку угодить жене?
Три косяка имел голов по триста,
Кромя камней кашгарских в хурджине.
Один табун – шайтан попутал! – прОпил,
Другой – бухарцу продал… Не схитрил –
Продать бы в немцах, где-нито в Европе…
А третий – я… за песню подарил.
V
И то сказать, и живота не жалко
За песню ту, не токмо что коней.
Уж как пытали – дыбу знал и палки…
А кто-нибудь спросил меня о ней?
А чуть припомню – в голове угарец…
В степи туман… Не враз поймёшь, о чём
Уйгур поёт, трень-бренькает джунгарец,
Киргиз-кайсак беззубый толмачом.
Калмык три дня в костре баранов крутит,
Полонник русский просит взять домой…
А песня – мает. Душу баламутит…
Да что ж за песня, господи ж ты мой!
Мне книгу чли, рекомую Кораном,
Так то – пустяк, а эта песня – ярь!
Жил человек… Простой… Назвался ваном,
А то по-ихни сиречь – государь.
Простой пастух в цари себя зачислил
Да и – ура!.. Нехай… Виват!.. Вперёд
Встречь зарянице!.. А за ним, помысли,
Не тыщами – мильонами! – народ…
Кто ж за свою за красную судьбу-то
Не встанет, коли царь их сам ведёт?
Все заедино встали, потому-то
И победили, скинули господ.
Я обомлел, сперва и не поверил –
Как грушу, толмача за грудки тряс,
В рот песельнику зрел, удостоверил –
Он без обману, песельный сей сказ.
И воцарилась воля – ни налога,
Ни крЕпи барской, всё смели во прах…
Уж энто царство простояло б долго,
Каб чужеземный не нагрянул враг…
Ан песня та победой дышит, верой.
Три дня, три ночи слушал под айвой…
А что Федотка – тёмный парень, серый,
Как у коня подбрюшина мойво.
Да он и слово внятное едва ли
Сказал бы людям сопредельных стран.
А ведь меня – саксонцы понимали,
ПруссАков знал, кайсаков знал, дунган…
Да если б песни этой я не встретил,
На кой бы ляд я во Петры полез?
Да кто он был такой, ваш Пётр Третий?!
Да он, поди, по-русски ни бельмес.
Да что он видел, сидючи на троне,
Что бачил он, затухлая душа?
Свой Петербург середь грязей, а кроме
Того Санкт-Петербурга – ни шиша…
Ну, Петергоф ещё, будь он неладен,
Да гулькин нос курфюрстии своей –
Голштинии - её обскачешь за день,
Абы конёк трухменских был кровей!..
1976 г.