(С акромагистралом)
1.
Велик, но весь как будто на ладони –
Эвксинский Понт, что солнцем обогрет.
Оно красно, как вызревший ранет,
И гордое, как грозный царь на троне.
Волна ласкается нежней кота,
Слегка шуршит, играя галькой мелкой.
Разносит ветер винограда хмель.
И вот, почти из каждого куста,
Любовной бесконечной перестрелкой
Звучит цикад занудная свирель…
Давно уже заполнил мир рассвет
И суетятся шумно люди в доме,
Средь них заметный самый на балконе, –
О ком молва: «Вот истинный Поэт!»
2.
О ком молва: «Вот истинный Поэт!»
В то утро был не очень многословен.
Срок у живущих на земле условен,
Но чёток гениальности портрет.
Андронос* не щадила всех в ту дату.
Слепа, и просьбы к ней, увы, бесплодны.
И что с такой сестрицы можно взять? –
У сильных мира кто не виноватый?
Но и они от смерти не свободны.
Лишь избранным даётся благодать,
Был август. В полдень прозвонил брегет.
Нить оборвалась, словно бы в мгновенье…
И скажут, поминая, с сожаленьем:
«Любовью мир в его словах согрет».
3.
Любовью мир в его словах согрет.
Такие люди нет, незаменимы:
Талантливы и многими любимы –
Ему подобных ныне больше нет…
Он – каравелла, что ему стихии,
Под свист ветров привычным курсом плыл
В морях большой поэзии легко.
А в нынешние, робкие витии, –
Обычные челны и без ветрил
Им до него, конечно, далеко.
Не захотел ходить единым строем.
Певец холмов, бурливых рек и гор,
Ведя с природой тихий разговор,
Он из стихов дом** сказочный построил.
4.
Он из стихов дом сказочный построил.
В нём не было отбоя от друзей.
А ныне – знаменитейший музей,
Сюда спешат желающие роем.
Каких здесь только не нашли б имён:
Весь цвет, сказали нынче бы, бомонда.
И каждый и талант, и знаменит.
Кипели страсти, как крутой бульон.
Вели себя все гости благородно,
Художник то, писатель иль пиит.
Как много в доме редких книг, картин
И сам хозяин, Музам дивным верный,
Создал немало истинных шедевров,
Шагнув в цевницу, точно исполин.
5.
Шагнув в цевницу, точно исполин,
Свою страну Кимме'рию откроет:
Там все его просторы и герои,
Где он служитель ей и господин.
Здесь склоны гор от старости ржавеют,
И море плавится в златых лучах.
Катя волну неспешную на скалы.
Вдоль берегов свершая одиссею,
Пил воду родниковую в ручьях,
За целый день не делая привала,
Неутомим… Но для всего есть сроки.
И Музы зов был главным для души…
И, сотворённые в ночной тиши,
Искрятся рифмой вдохновенной строки.
6.
Искрятся рифмой вдохновенной строки.
В них будто мир весь заключён в кольцо:
Как посланные с облаков Творцом
Хрустальные безбрежные потоки.
Их собирал, и капли не пролив,
Как ревностный хранитель истин вечных.
Ценимых строже, чем алмаз в короне,
Художник, полюбивший свой залив,
Внимавший зову Понта бесконечно,
Он, словно Зевс, огромен и спокоен.
Любил бывать на берегу один,
Ловить моменты лучшие в природе,
Пейзажи пишет при любой погоде,
Но грустью дышит акварель картин.
7.
Но грустью дышит акварель картин.
И Карадаг на них застыл огромный.
Где профиль виден автора неровный –
Он той горы теперь навечно сын.
Всё близко здесь ему, и всё родное,
Хоть Коктебель безрадостен порой.
Тогда мысль горше меловой полыни:
Он чувствует себя библейским Ноем,
Сидящим на безжизненной вершине,
И окружён, куда ни глянь, водой…
Иль путником, бредущим по дороге,
На плечи да'вящей, что тяжкий гнёт,
И с каждым метром круче вниз ведёт,
И там заливы, скалы и отроги…
8.
И там заливы, скалы и отроги.
А сверху спуск с горы весьма тяжёл:
То – глыба на пути, то дуба ствол,
И не всегда здесь можно ждать подмоги…
Но он дойдёт. Он – истинный ходок.
И в Коктебеле тропы все знакомы,
А ноги сами к месту приведут,
Где ждут друзья любимые у дома,
И в том кругу не будет одинок…
Хоть век, что на дворе, был очень крут,
И тяжки были тех времён уроки.
Он выстоял. В дни грозные не раз
Людей, которым смерть грозила, спас…
Его зачислить можно и в пророки.
9.
Его зачислить можно и в пророки –
Сей дар тем дан, кто ценит звуки лир,
Но как порой несправедлив к ним мир,
В награду же – лишь беды и упрёки.
Всю жизнь одной поэзией живёт,
Строфой природу Крыма воспевая,
И, кажется, что только ею дышит.
Судьбу свою предвидя наперёд,
Мог и сквозь ад увидеть кущи рая –
Та благодать ему давалась свыше.
Он той страны великий гражданин,
Где преданы одной святыне – слову.
Его адепт, был жизнь отдать готовый.
Гигант, но скромен. С лирою*** – един…
10.
Гигант, но скромен. С лирою – един,
Был погружён в неё весь, без остатка,
И хоть жилось в те дни ох как не сладко,
Спасал других от лезвий гильотин.
И было от чего сойти с ума:
Война, междоусобица, раздоры,
Разруха, голод, нищета кругом –
Несчастья эти хуже, чем чума.
Пусть взгляд иных порою был укором,
Но и они в его стучались дом.
Как будто знали – в этом «бастионе»
Их не унизят и не предадут,
Хоть скуден был предложенный уют…
О, злобный век! Он к милости не склонен.
11.
О, злобный век! Он к милости не склонен.
В расстрельных списках был и наш герой.
И бед такой над головою рой.
Что проступали слёзы на иконе.
Но книги, их не счесть на стеллажах,
Его спасали от времён суровых.
Ночами с ним поэт иль богослов,
Так спорили, аж блеск играл в очах.
И верилось в приход событий новых,
И что опять признают Меккой кров,
И вновь вздохнёт под тяжестью паркет,
И голоса друзей наполнят залы…
Пусть гроз над ним и пронеслось немало
Да не прогнулся наш сподвижник, нет.
12.
Да, не прогнулся наш сподвижник, нет.
Характер крепким был и сила воли.
Он и один достойный в поле воин –
Всё выдюжил в годину страшных бед.
Упрёки пусть бросали часто в спину,
Что новых не хотел идей понять,
А все творенья – «декадентский иней».
Но он те обвинения отринул,
Ответив просто на придирок рать:
«Я не изгой, а пасынок России».
С какой любовью край им был воспет,
Гармонией наполнены полотна,
В чертог стремились многие охотно,
Он всем дарил и радость встреч, и свет.
13.
Он всем дарил и радость встреч, и свет:
Терраса дома… Смех и разговоры…
И средь гостей писатели, актёры,
И даже чуть не весь кордебалет.
Он к каждому подходит с добрым чувством,
Знакомый будто с ним немалый срок,
Размеренно, с улыбкой, не спеша,
Юпитер словно, на кудрях – венок…
Быть нужным всем – высокое искусство.
Здесь, главное, чтоб сердце и душа…
Не рвался за известностью в погоню:
Земная слава – эфемерность, миг.
Ещё при жизни многого достиг –
Мы зрим его звездой на небосклоне.
14.
Мы зрим его звездой на небосклоне.
И на скале его изваян лик.
Он проявляется и в строках книг,
Где чувствуется мудрость в каждом слове.
И уставая быть в кругу людей.
Спешил туда, где горы, ветры, море,
И чаек крик, и шум прибрежных волн.
Там, в забытьи погожих светлых дней,
Вдруг исчезали быт, печаль и горе,
И вот уже «он дум великих полн…»
Запомнился – в широком балахоне,
Мистический, не остров – материк,
Цевницей вознесён на самый пик –
Велик, но весь как будто на ладони…
15. Магистрал – акростих
Велик, но весь как будто на ладони –
О ком молва: «Вот истинный Поэт!»
Любовью мир в его словах согрет.
Он из стихов дом сказочный построил,
Шагнув в цевницу, точно исполин.
Искрятся рифмой вдохновенной строки,
Но грустью веет акварель картин,
И там заливы, скалы и отроги…
Его зачислить можно и в пророки.
Гигант, но скромен. С Музою – един…
О, злобный век! Он к милости не склонен.
Да не прогнулся наш сподвижник, нет:
Он всем дарил и радость встреч, и свет –
Мы зрим его звездой на небосклоне!
19.03 – 28.03 2021г.
Андронос* –Одна из трёх сестёр-мойр. Была слепа.
«Дом поэта»** – программное стихотворение М. Волошина
***Здесь – символ поэзии