По проспекту неспешным парадом
шли сплочённые фронтовики.
С лёгким звоном шептались награды
тех, кто выжил всему вопреки.
Он глядел в горделивые лица,
в буйство красок шаров и цветов…
Нынче праздник… Успел и побриться,
и на выход почистить пальто.
Так уж вышло: с безжалостным миром
он остался один на один.
В надоевшей безлюдной квартире
понял - лучшая жизнь позади.
А тогдашней весной в сорок пятом
к дому отчему шёл не спеша,
рассчитавшись с войною треклятой,
и нутром оживал и дышал
смятых пальцами в грубых ладонях
духом клейким от листиков лип
под галдение стаи вороньей,
гревшей перья от прелой земли.
Боже, как же давно это было…
Даже странно, что жив до сих пор.
Только память ещё не остыла,
с давним прошлым ведя разговор
в думах - вязких, багровых, тревожных,
заставляя стократ воскресать
там, где выжить почти невозможно,
где погибших друзей голоса
растворяются в эхе тягучем
по плацдармам в солдатских костях.
Столько лет уж война эта сучья
душу намертво держит в когтях.
В этот строй встать ему не под силу:
в правой нынче - коленный протез.
Вот и сердце неровно забилось,
выражая колючий протест.
Вслед последней шеренге парадной
сделал шаг, но слезятся глаза.
Хоть встряхнулся чуток, да и ладно.
Возвращаться пора уж назад
в эту келью, что хуже окопа,
где нет радости нового дня,
где недуг атакует наскоком,
где не жизнь, а пустая возня,
и значенья давно не имеют
три медали да орден один…
Выпив водки стакан, захмелеет
дотемна в тишине просидит,
словно в той, что всегда после боя
оглушала беззвучьем его…
Грустный старый солдат – мы с тобою,
хоть сейчас рядом нет никого.
Мы с тобой - в живоглотных атаках,
мы с тобой - в артобстрельном аду,
мы с тобой наступаем без страха
на несущую беды орду!
Наши помыслы истинно святы
в беззастенчиво лживом веку,
в коем память и правда - распяты,
и не ходит никто к старику,
что когда-то в разбитом Берлине
на стене чирканул угольком:
«Зам.комвзвода Серёга Калинин
взял Рейхстаг с триста пятым полком!»