Шел дождь… Поздним вечером пришел промокший Гиви и принес водку. Я давно привыкла, что они вместе, я давно привыкла думать о Гиви, о Дмитрии, как будто бы их нет рядом. Я всегда абстрагировалась, отдаляясь на литературную дистанцию. Мне было приятнее думать о них там, в моих мечтах, в моем вымысле, я наделяла их несуществующими достоинствами. Но без них - обоих я не могла бы играть в свои эстетические игры. Я уже думала о них так, как обычно, когда их нет, хотя я то сидела напротив них, смотрела на них, но думала абзацами:
- Анн, какой у тебя сексуальный вид! - сказал Гиви. На мне был велюровый черный купальник, а ткань под шкуру леопарда была завязана как длинная юбка. Янтарные безделушки и серебряные украшения дополняли мой экзотический домашний наряд.
Голая спина была как лист, на котором надо написать то, что я есть, теперь, сейчас - мгновение, на этот вечер мою выдумку, фантазии, причуды! Я не желала правды! Я скрывалась от нее. Я жила одним днем! Слово "завтра!" не существовало для меня. Общество утомляло меня. Я искала одиночества! Хорошо мне было только одной, в обществе Гиви и Дмитрия - этого мне хватало для поддержания горения в моем камине, все, что надо было лично мне - у меня было, я знала одно: что я привыкла так жить, здесь, в нашем городе "резервации", где все меня знали, я пряталась от людей, а они искали повод, чтобы приблизиться ко мне.
Абзац, абзац, абзац сползал с левой щеки, с родинки Дмитрия на правую щеку Гиви, с родинкой, у рта: "Толстею!, - думала я, сидя с сигаретой в кресле-качалке. Лица Гиви и Дмитрия всегда были передо мною - нежное изящество, артистизм Гиви, нежная страсть, томность Дмитрия. Теперь я казалась себе нулем! Маленькая, кругленькая эдакая ":енькая!"… - а рядом большая палка, жердь, эдакая единица - Софья. Но без нуля, даже самого маленького не будет десятки:
"Когда я вижу множество нулей
столпившихся во славу единицы!"
пронеслась строчка из стихов Давида. "До востребования!" - осталось последнее: напечатать роман. Невольно вспоминалась фраза С,Моэма "Он умер накануне успеха, завершив свою работу, так и не изведав горечи достигнутой цели. Я знала вкус этой горечи - не сравнимый ни с чем!
Люди утомляли меня. Я так далеко зашла по следам этой горечи, что и жить давно не хотелось мне. Люди, их желания, их тщеславие, их амбиция - на все смотрела я откуда-то издалека. А более всего меня удивляла система "натуроплаты", когда пытались сексом платить за внимание, дружбу, за товарищество. Это был тот самый вид оплаты, о котором говорил Гиви, но для меня, со мною у него была особая мера. "Я всегда рад вниманию женщин. Если бы я мог, просто так, как с тобою - без секса, бывать у них. Нет, они не хотят без секса: им все надо! Все надо было татарке мужа: натуроплата, на работе, за приятное время провождение. Все надо было татарке лейтенанта; за ностальгию по школе, за ее любовь, за ее интересы, Дмитрий дорожил каким-то отношением ее к нему, к жизни, к людям, к сексу, наконец, если он осознанно шел на это. Я не могла. Не могла даже тогда, когда почти полгода была без него. Мы проводили время с Гиви. "Позвони" Позвони, Гиви!" - с этого начинались наши посиделки.
- Да не буду я ему звонить! – лютовал, такой невозмутимый, Гиви, не понимая, как я могу просить его об этом. Я никому не декларировала, не навязывала свой образ жизни, свой образ мыслей, он был пригоден только для меня. Казалось, ни богатство, ни бедность не дадут мне дополнительный стимул жить. Разрушение было прочным и, чем сильнее была разрушена я внешне, тем прочнее я становилась внутри. Казалось, что душа, это странное нечто, имеет прочную основу, стержень всего - душа, духовность: это и был свет в конце тоннеля! Значит: мы стремимся к духовности, теряя, мы приобретаем… тут и включается наш резерв, наша душа старательно восполняет потерю.
"Живу в безобразном виде, в шкуре лягушки! Хватит с меня! Может придет Гиви и впервые принесет мне цветы! Умру! Не могу больше… Мне в тягость жить! Даже чай заварить в тягость, - устав от стирки, думала я, чай слегка рассыпался на крышку. Я с отчаянием смотрела на крышку, нужно полминуты, чтобы его стряхнуть, нужно сделать движение рукою, о, боже, не хочу! Лишнее движение! Лишние полминуты - "на чай". Огромные чаевые лишних движений, лишних слов, лишних людей складывались в часы, дни, недели: - чаевых!, и уходили в небытие!, в эту ненавистную мне суету! Суету жизни, и я - певец жизни, всего, что радует нас, восторженный зритель, соглядатай, нескладный участник вдохновенно, но поэтично воспевала СМЕРТЬ!
Хочу умереть! Может придет Гиви и впервые принесет мне цветы, как ребенок, измученная домашней работой, размышляла я.
Раздался стук и Гиви нежно склонился надо мною.
- Розы! При жизни! - не поверила я своим глазам. - Мне? - недоверчиво спросила я.
- А ты хотела винчик? - вопросом ответил Гиви, подтвердив, что розы он принес мне.
- Что ты с тетрадкой кружишь? - озабоченно сказал Гиви, откидываясь в кресле. Я - утомленный по жизни человек! Два дня пьем! Отдыхаем, АН!
- Хлеба нет, спичек тоже. Только кофе!
- А газ? Горелка!
- Это - пожалуйста. Ох, Гиви, сейчас ты лишишься последних волос и ресниц. - Гиви, склонившись над горелкой, прикуривал от газа.
- Он сам тебе сказал, что у него есть вторая или это твое заключение? - Гиви строго и внимательно поглядел на меня, а я, примостившись на пуфе у кресла, только возмущенно всплеснула рукой.
- Что значит "заключения", "предположения"? Это правда, а все, что говорит он - ложь!
Я спрашиваю: он тебе сам говорил или нет?
- Что ты, он, как муж, готов себя на части распилить, но не скажет это! Никого нет! Ты - одна!
- Вот это я и хотел узнать! Ну, женщины! Сколько эмоций, пока до сути докопаешься.
- Хороша суть! По этой причине я избавилась от мужа, а его терплю, "по молодости его лет":
Лейтенант задержался у полки с книгами. Вообще-то он давно не был лейтенантом, но я для удобства повествования называла его так: "Все мы не то, что есть, нас устраивает то, что наиболее комфортно, эмоционально, эстетически вписывается в нашу жизнь" - уговаривала я своё я. Надо было покормить прежде всего свое Я" до того, как заняться копаниями в других "Я", окружающих меня, тех, кого я вписала в свое окружение.
Лейтенант смотрел на полку с книгами, выискивая что-нибудь пикантное для Сони. "Роман императора" (Александр Второй и княгиня Юрьевская) привлек его внимание. В воскресенье ему надо было совместить меня и Софью, вернее, ублажить сперва Соню и душой, и телом, чтобы она безмятежно и нежно, сыто мурлыкая – тигрица с года Тигра, с двуличным Близнецом были ее знаки, не ведая о подвохе! "Речь ведь издавна ведется, Что лишь дурням клад дается!", счастливая, она еще верила ему, отпустит его пораньше. Я была "десерт". Софью, женщину низкую, не благородную, как бы она ни притворялась, её надо было возвысить, приукрасить, облагородить, наконец! Император Александр был вполне достойной ступенькой для возвышения Сони, хотя она была высокая женщина, она все еще казалась ему низкой, по сравнению с малышкой - со мною. Может, он чувствовал себя императором, любя свое величие, которым награждал его лживый близнец! "Врет! Все врет! Не верь! Даже ее оргазм - ложь! Актриса! Ложь! Она играет, чтобы удержать тебя!" - хотелось мне сказать, но, может ему нужен был этот обман. Если у человека перед носом висит занавеска, а он не желает отодвинуть ее, чтобы посмотреть - что там, то почему я должна делать эти разоблачения? Женщину низкую - возвысить, высокую - унизить! - вот суть слабых мужчин. Только в слабых проявляется элемент садизма. Точно так же - другой Козерог, бывший мужем, так же стоял у этой полки и листал именно эту книгу перед тайным свиданием с "юшей", Альфиюшей, как ее все называли: Они хотели возвысить своих татарок, оба - слабые, ущербные, цельные по сути, они раздваивались, они поразительно походили друг на друга, как будто бы были отец и сын, и оба любили меня, позволяя своим татаркам любить их, чтобы помочь им слабым любить непростую, ослепительную, такую разрушенную меня: Они хотели возвысить себя. Слабые искали зеркало - преувеличение всего, извращенцы, садисты.
- Я - твое зеркало! - говорила я Дмитрию. "Нечего на зеркало пенять - коли рожа крива". Когда он лгал, когда был недоволен собою, он смотрел на меня, в меня и злился, и раздражался, что я отражаю его лицо без искажения, без преувеличения, такое, как есть. И в данный момент он был неприятен сам себе, своей ложью и злился на меня. Наверное, он знал, что Софья - преувеличение, искажение его настоящей сути. Наверное, понял, что лживое зеркало его преувеличенных возможностей и привычек специально морочит его.
"Свет мой зеркальце, скажи! Да всю правду доложи:"
- ****ище! - говорила ему я, хлопая по заднице. И он хохотал довольный.
Только в постели женщина понимает сразу, откуда пришел мужчина. Дмитрий повторил полностью мелодию, проиграв на белой то, что сыграно на черной, также точь-в-точь, сверху победно и странно он глядел на Софью - преувеличенная нота тщеславного любования собою была преувеличена, отыграна до великолепной подделки тощей притворщицей Соней! Но он - отражение ее любви, эхо ее чувства - эхо было слабее: Но слабые, тщеславные, податливые мужчины с готовностью становились ЭХОМ! - отзвуком женщины, ее чувства, ее лидерства, ее эмоций, ее забот. Я не могла быть эхом! Я учила его быть голосом, но ему удобнее было быть эхом. Дмитрий лежал, обнимая меня.
Гиви хотел прийти, а я ждала тебя и, чтобы не подавать ему мысль о том, что любовник дороже друга, я сказала: "Все. Сегодня у нас с тобою перелет "Бухара- Нью-Йорк" без посадки. Только не кричи мне в Гиждуване: прыгай! Падаем!" - Напилась? - спросил Гиви. Все! Отдыхай, Анна! Хоть я и притворщица, зато дипломат.
-Я уверен: Гиви что-то не договаривает! Интересно, что он думает о нас?
- Как что? Раньше я удивлялся, глядя на вас с Димой, а теперь уже ничему не удивляюсь! - повторила я слова Гиви. В какой-то мере, благодаря ему я начала шлифовать свою прозу. "Не знаю, что мне больше нравится - твоя проза или стихи. Пожалуй, проза: Здесь ты полностью выражаешь себя! Два года прошло со времени нашего знакомства с Гиви, конечно, в баре "Интуриста", где он был в подпитии, но делал все грациозно, с шармом.
- Что мне нравится, так это твои ляжки! - хлопая рукою по моим джинсам, весело говорил Гиви. "Ну и пошляк! - думала я, все время собираясь уйти, при каждом возгласе о ляжках, разумеется, спьяну… но что-то в его лице - добродушное, нежное указывало на его чистоту. И я не ошиблась ни в чем. Я научилась писать прозу, давая 10 разных разработок одного сюжета, ассоциативное мышление, с инверсией, было вполне развито у меня, и различное звучание одной темы, как если бы я взяла и раскрасила тему одной краской, затем другой, затем всеми семью, и, наконец, вырисовывая сюжет, я смешала фантастично и вкрадчиво все краски, я переплела их рисунком, я дала им форму, цвет, звук. Они звучали, я дала им запах, я сделал объем, я пустила струю чистого воздуха, запаха майского вечера, размноженного в двенадцати зеркалах. "Я искал любви, а находил самого себя. Я устал от себя. Любящий раздаривает себя, а тот, кто хочет стать любимым, хочет получить себя в подарок". Фразы из Ницше так и сыпались, как из рога изобилия, но я молчала. "Познай самого себя! - я познавала, я разглядывала. На изучение моего "Я" уходила жизнь. Другие были не нужны мне, ведь я - эхо! Эхо! Ведь ты любишь не меня, а себя, мой читатель. Ведь я - эхо! Я - отражение твоего "Я", преувеличенное, подобострастное, я - ЭХО! Я - размноженное повторение ТЕБЯ-МЕНЯ! В жизни, в зеркалах.
"Желание любить выдает утомленность и пресыщенность собою":
"Желание быть любимым - наоборот - тоску". Две фразы из Ницше, как два крыла, носили мое воображение. Я - повтор, я - отражение жизни, я - сказочница, мечтательница. Я плету, как паук паутину, свое повествование твоего-моего "Я"! Я - искусство! Ложь, которая помогает понять правду жизни. Лети, моя зеленая муха, на сладкую паутину моих плетений. Я посажу тебя-меня на тонкие радужные нити моей психологии. Я - это ты! Ты не замучишь себя, ведь ты понимаешь себя, ты любишь себя - люби меня!
- А все-таки, что думает о нас Гиви?! Я еще в первый вечер понял как ты несчастна.
- А кто из талантливых прост? Кто счастлив? И что такое счастье? Я не буду счастлива никогда! - так думала я, а он приходил ко мне от Софьи. Она была дневная, а я - вечерняя. Как первая и вторая смена в школе, и между нами была Вера! Как ирония судьбы, его мать звали Вера! "За Веру, за Царя, за Отечество!" - грустно усмехалась я, думая о том, что за Веру! - страдал Дмитрий, но это была другая сторона Веры: Не высокие идеи, не идеалы, а совпадение имен. Я понимала, что страдает он из-за меня, и зимой, и летом, возвращаясь домой за полночь, а иногда - чуть ли не под утро. "Где пригрелся? Опять нашел какую-нибудь бабусю:" - неизменно говорила ему мать, даже не догадываясь о беспощадной меткости своих слов. Воистину, надо было иметь железные нервы, чтобы слушать все это, или же любить меня, называя это словом "партнер". Пусть себе! Может это обезболивающий укол для его психики, иначе он не может построить фундамент своих поступков, которые все построены не на железной логике - на эмоциях, чувствах, на его нежности, на свободном выборе. Вера была полностью уничтожена во мне. Быть может, ему удалось сохранить иллюзию веры в Софье! Хоть в этом она была счастливее меня! Могла ли я быть счастлива, зная, что он пришел ко мне от Софьи, слабый, а поэтому мучитель пришел, чтобы уничтожать меня! Я была сильнее тех мужчин, которые окружали меня. Я удивлялась одному беспощадному факту: сильных женщин я видела много, но более всего под сильного мужчину подошел бы Гиви. Гиви никогда не лгал мне, потому казался сильнее. Когда человек лжет - он слаб! Ложь - слабость. Я уничтожила ложь, как слабость. Теперь, когда мы с мужем жили порознь, муж и я были избавлены от непрерывной мелочной лжи. Более всего меня угнетало то, что я избавилась от мужа по аналогичной причине, но терпела Дмитрия, его Софью, как крест. "Будь я у него одна - он возненавидел бы меня!" - так думала я.
Перед тем, как идти к Софье, он давал себе день роздыха. Ей нужен был полноценный секс и полноценное содержание, именно перед нею у него были обязательства, которые он сам взвалил на себя, хитроумная расчетливая Соня поставила ему все ловушки, и он попал в каждую из них, порою, недоумевая, зачем он это сделал. "По слабости!" - думала я.
"Слабости к самому себе! Исключительное тщеславие его проявлялось на этой женщине, о которой он не хотел бы говорить кому-либо. Ее задача была - оставаться в тайне. Он бы стыдился откровенных слухов о том, что Софья - его любовница, как стыдимся мы своих тайных пороков, старательно скрывая их, порою, от своих самых близких: В этом они удивительно походили друг на друга: муж и лейтенант. Про меня знали все и мне чудилось, что я, такая маленькая, являюсь громадной ширмой, за которой может спрятаться ни одна длинная, черная, алчная татарка, мне казалось, что я одна могу прикрыть много других женщин. Никто не вспомнит о них. Все вспомнят лишь меня. Соня была нянька при его теле, а я - при его душе! Он любил себя, свои привычки, и нас, обеих, просветление, отрыв от серости, посредственности была я, и Дмитрий, пропитавшись моими мыслями, радостно делился ими с Софьей, облагораживая ее, воспитывая ее в том плане, который мог эксплуатировать на свое благо, эдак он снова заботился о себе, о своих удобствах, о своем кайфе.
9 июня Гиви исполнилось 35 лет, и по иронии судьбы, хохотавшей надо мною во все горло, видно, любя... --я была избранной, быть может, меченой ею для садистских экспериментов, эдакий подопытный экземпляр женщины на выживаемость. В этот же день, 9 июня, Соне исполнилось 45 лет!
Раздался стук. "Кто?" - отозвалась я. Кто-то чиркнул зажигалкой у глазка, условный знак, который знали только лейтенант и Гиви:
- Гиви! - забыв о том, что я без одежды, растерянно повторяла я.
- Кажется, я уже заразился ненавистью к татарам. Сегодня они мне весь день отравили: и мужики, и бабы! Сейчас расскажу! Дай отдышусь! Воды! Холодной! Ох, похмелюга!
- Гиви, - я, накинув хитон, уже улеглась на свою старую котиковую шубу, и, подняв, как всегда, больную ногу, опираясь ею на угол дивана, продолжала свою мысль: - Когда любят, здесь идет сплошная дисгармония. Один любит, а другой позволяет себя любить. Есть поговорка, что один тянет возок, а другой сидит в этом возке…Кто же счастливее? Оказывается, в философских теориях счастливее тот, кто тянет, кто любит, кто везет. Рикша - труженик любви, счастливее!
Я знала, что Дмитрий у Сони, и не ждала его. И все-таки он пришел ко мне вечером, поздно, и принес мне розы, как будто бы день рождения был у меня.
Он выложился на Софье и теперь начинал новый марафон - и был великолепен. Дмитрий улыбнулся мне так нежно и чисто, глядя на меня сверху, как будто бы на марафоне жизни победила старая кляча, да еще без одной ноги. Я порою чувствовала себя безногой, я прощалась с ногою так, как с любимым мужчиной, я уже привыкла к мысли о том, что когда-нибудь я буду вынуждена расстаться с Дмитрием, но в своей великой надежде на "Авось!" продолжала жить одним днем!
Дмитрий все смотрел на меня сверху, я была точь-в-точь в той же позе, как Софья несколько часов назад... Я поражалась удивительной способности мужчин выдавать себя на мелочах! Дмитрий смотрел, торжествуя, и нежно улыбался мне.
- Почему ты смеешься? - спросила я.
- Ты мне нравишься! - ответил он.
Через час он лежал и смотрел на себя в зеркальное отражение на потолке. Он был одет: джинсы, офицерский ремень, юное нежное лицо, изящество в тонких чертах. У него не было сил подняться, но держался он четко, без всякой размазни.
Я улыбнулась.
- Что? - он слегка вскинул ресницы.
- Сказать?
- Говори!
Мне нравилось как он смотрит, и это его "говори!" Он верил мне, я чувствовала его нежность.
- Ты был со мною 500 раз!
- Любишь ты пятерки с нулями!
Парадокс состоял в том, что в день рождения Софьи, отметив ее 45-летний юбилей, отдав дань традициям - "сорок пять баба ягодка!", как когда-то, взахлеб, говорила Софья, это тогда, после моего похода к ней, она неустанно доказывая мне очень долгими беседами по телефону, прокалывалась на каждом слове, каждой интонации, не понимая, с каким изощренным оппонентом имеет дело, торжествуя, взахлеб говорила именно эту фразу. Я заметила, как она ничтожна, я заметила, как она завистлива, я заметила, как она ограничена. Все эти качества можно скрасить только сексом, если хоть это получается у нее.
Ничтожество всегда любит величаться. Неоднократно замечала я, на примере других, не понимая, как я могла увлечься Дмитрием. Именно он психологически совершенно не подходил мне, но ради секса я забывала обо всем, его руки, его губы, глаза и нежность. Столько нежности не дарил мне никто. И все это он называл по своему: "Партнер!", а я ненавидела это слово потому, что любила его так же нежно, как Софья, только она выражала это согласно своей натуре и темпераменту, но я полагала, вполне искренне и емко. Каждая женщина, каждый мужчина талантлив, когда любит. Кассета, рассчитанная на 45 минут, давно кончилась.
- Может поставить другую кассету? - предложила я сквозь прерывистое дыхание.
- Зачем?
- Заглушить стоны: Что удивительного, что по ночам скребутся пацаны в дверь?
Он засмеялся и повернулся в другую позу.