Время клубочком, а кошка вьюночком
ластится жалостно, не обогретая.
Ставенки стынут в забвенье бессрочном,
словно душа моя, тихо отпетая.
Тенью скитаясь, не спит, окаянная…
Только отзвонена, не похоронена.
Крестик в тряпице – одно лишь приданое –
ей, онемевшей... от ласк засупоненной.
Замуровав сушь тоски в послесловие,
кошку-сиротку голубила взглядами,
в днях опостылевших ставши суровее
и надорвав сердце запахом ладанным.
Ангел над нею озябшими крыльями
штопал по крохам лоскутья душевные,
горько шептал мне губами бессильными:
«Боль со смирением здесь – утешение».
Те изнуренья давно предугаданы,
нежность распята молвой будто дыбою.
Как на Голгофе, мучения адовы –
грустью томиться к тебе неизбытою.