«Мужчина восьмидесятых не должен быть крутым, он должен быть чувствительным» (Смертельное оружие)
«Это недостаточно бесстыдно, чтоб быть поэзией» (А. Ахматова)
"Но я хотя бы попробовал это сделать, черт побери!" (Полет над гнездом кукушки)
Эмоции маленько придремали…
Любовный обух нежно гладит плеть…
А страх – он для живых людей нормален.
Позорен, если не преодолеть.
Рука любви… о да, ее десница на первый взгляд до ужаса легка. Элементарно жизнью вдохновиться. И кажется, что без черновика все сложится красиво и до гроба. Пребудет чувство – вечный идеал. Конечно, улыбнешься! Мол,попробуй- дай Бог, чтоб, протрезвев, не измарал, то, от чего как будто во хмелю ты… Уже который… Верно, протрезветь пора бы, но… Хмель необычно лютый. Не так все просто в этом плане, ведь легко в стихах, когда швыряешь душу на острия кровящих болью строк. Потом еще садишься в эти лужи… А там, глядишь, и встанешь на порог свой болевой… Нет выходов особо из образа. И входа не найти.
И слышится чириканье из зоба, где вой, рычанье и т.п. в груди
Достаточен необходимый признак: где без тебя, там явно не в себе. Осмотришь? Можешь приказать капризно, мол, откатись да закатись, губе… А там на ней – куда там самобранке: немерено навалено всего. Все, только, чтобы затащить, мой ангел, тебя порывом чувства своего. И в виповскую ложу на финале чемпионата мира, скажем, где КриРо и Месси в аут мяч пинали б как дань твоей роскошной красоте, забыв о матче, лишь косясь лилово. Что было б фиолетово для нас. В историю – ну это, право слово, нет проку вспоминать который раз. С такою музой вход открыт поэту в закрытый клуб, для прочих цитадель, где только АСы… Скажешь, что заведом подтекст, что смысл – затаскивать в постель? Оно-то не без этого, но ты же не можешь страстью не переполнять. И мыслю «для стихов вполне бесстыже», но непривычно скромно для меня…
Вот шомпол… ладно, в сторону пока что. Так, сумочку долой… нет, магазин. Вдохнуть, причем поглубже, можно дважды. Вперед, как «Отче наш на небеси»: снимаем платье… ну, читай коробки той ствольной крышку… Все понятно, да? Что руки дрогнут, взгляд опять же робкий. Хоть не впервой, но все, как никогда. Последней будет ствольная накладка- бельишко… Аксиома аксиом. Казалось бы, элементарно-гладко, с задоринкою пылкою во всем. Но женщина опаснее гораздо. Где нагота – и плюс лукавый взгляд… Обезоружен сам – еще бы, страсть-то ума лишает…. А глаза палят - теперь уж точно промах нереален - в момент улета… Сгинул на лету – воистину, не вспомнишь, как и звали… Ну с чем сравнить такую красоту? Летальное оружие в натуре. И в сиквелах не менее интриг, чем в первом разе… Тот, кто не халтурил, а жрал всегда сердца на раз-два-три, пока вот, видишь, не сожрал твое же… «Не надо одолжений» – скажешь мне? Крутым мужчине нынче быть негоже. Чувствительнее к факторам извне, тем более к такому – вот тогда-то и станешь привлекательней для дам. А ежели умеючи, как надо, по ушкам, эрогеннейшим местам пройдешься… Шутки шутками, однако реально восхищений через край. И не сказать, что сам своим же вракам охотно верю… Ты – реальный рай. Хотя за апокалипсис горазда порой сойти для моего мирка… А я подобен тем зверям… глазастым, чтоб рвать очей хватило на века. Да, скажешь, мол, послушай, огнегривый, не надо львом – хотя б не будь козлом, и слава Богу…
Да, любовь… сплошь рифы в нейтральных водах… Впрочем, мне не влом искать фарватер без каких-то лоций до райских наслаждений… Что сказать? Хотеться будет, будет и колоться нагою правдой в жадные глаза. Тогда хоть заливайся из копытца – не обмануть, как водится, судьбы. Ведь если б как с тобой легко забыться, так просто было о тебе забыть. Нет, ты не думай, если приукрашу – не так уж сильно… Нестерпимо врозь. На 3 китах стоял мой мир – бесстрашье, способность просуществовать без просьб… И… но теперь вот – сгинуло безверье. Как устоять поэтову мирку? И все свои глаза отводят звери… А я вот наглядеться не могу. Что говорить… банальные «люблю» там, «хочу»… их без любви вплетать легко. А так… оно как будто лезть верблюдом к иголке в пресловутое ушко. Не только в междуножье, но и в сердце.
Мое же… подустать ему б, ан стук по самой ненаучной из инерций - сильнее… Но любовь из лженаук. На химиков найдется свой алхимик. И чудо - на теорию реторт. Рту сладко, если долго шепчешь имя. И воплощаешь то, что с виду вздор несбыточный… что эфемерно, хрупко. За что дни-ночи иногда полны борьбы с собой… Дым пресловутой трубки – хоть вешай на него топор войны. Кто я в любви… Хайд? Больше Джекиль все же? В тебе от Евы больше? От Лилит? Елены? Пенелопы? Всякий сложен в душе… Кто в ней важней, кто сателлит? И почему с тобой вот речь веду я о всяком – сам с собой о том молчу? Вот, наизнанку вывернул пустую душонку… На финал бы хоть чуть-чуть слов отыскать…
Свет лунный – пуповина. Связь с чем-то, от чего душа полна. Ведь мы в земной природе не повинны. Смириться с ней – вот в этом вся вина. Миг слабости – он преодолеваем. Вскрик – ничего. Позор - не дотерпеть. В любви мы очень всякими бываем. Когда изобретем велосипед, пытаемся выдумывать колеса… Глумится это чувство над людьми. Из мужиков младенцев тонкослезых творит…
А взгляд твой – из лоботомий таких, что мой теперь вот отрешенно блуждает, без тебя вся жизнь дурдом. Обжился, значит, в сердце кукушонок, где чувство пролетело над гнездом. Нет прочих чувств, желаний да эмоций. Все выброшено нафиг из гнезда. В один прекрасный весь трагизм поймется. Но все равно трагичней пустота. Тогда уж точно неподъемны перья. И темы… надорваться – фиг бы с ним. Не попытаться – хуже.
А безверье…
Устой, как оказалось, восполним. Не рухнул мир… И сердце неуклонно частит в ночной кромешной тишине. Забыть о прошлом было тяжело, но о будущем, как вижу, посложней.
Страсть – новая метла. Мысль – сраный веник.
Сор из избы, стихи в нем, все дела.
Душе больней от неприкосновений.
Рука любви, мой ангел, тяжела.