«Пропущенный сквозь восприятие Гоголя, Петербург приобрел ту странность, которую приписывали ему почти столетие; он утратил ее, перестав быть столицей империи. Главный город России был выстроен гениальным деспотом на болоте и на костях рабов, гниющих в этом болоте; тут-то и корень его странности — и его изначальный порок. Нева, затопляющая город, — это уже нечто вроде мифологического возмездия (как описал Пушкин); болотные духи постоянно пытаются вернуть то, что им принадлежит (…) Петербург никогда не был настоящей реальностью, но ведь и сам Гоголь, Гоголь-вампир, Гоголь-чревовещатель, тоже не был до конца реален. Школьником он с болезненным упорством ходил не по той стороне улицы, по которой шли все; надевал правый башмак на левую ногу; посреди ночи кричал петухом и расставлял мебель своей комнаты в беспорядке, словно заимствованном из "Алисы в Зазеркалье". Немудрено, что Петербург обнаружил всю свою причудливость, когда по его улицам стал гулять самый причудливый человек во всей России, ибо таков он и есть, Петербург: смазанное отражение в зеркале, призрачная неразбериха предметов, используемых не по назначению; вещи, тем безудержнее несущиеся вспять, чем быстрее они движутся вперед…» (В.Набоков)
Дарила ночь серебряной реке
обрывки снов из времени иного...
Смотри: из серой хляби всходит город
чьи дни черны, а ночи белокровны,
сплелись, как нити в ведьмином клубке,
пропитаны отчаяньем и смехом,
извечной гнилью, звуком костяным.
Болотный демон в каменных доспехах.
В фонарном свете призрачны мосты.
Сквозь сумерки плывут и пропадают
не лица - маски, лёгкий прах и дым.
И странно жить, себя в них узнавая.
Войдёшь в туман, и времени не станет.
И словно пенье слышится в тумане.