Кит начинает песню, и океан затихает, кутает в пену волны, смиряет девятый вал. Ветер ложится на берег к самой кромке прибоя, чтоб слушать лохматым ухом, ни слова не упустить. С ним вместе замер и остров, которого нет на карте, и фьорды у края мира, и жаркий сухой хамсин, внимают льды неподвижно на горных ребристых пиках, и город, огромный город, забывший, что есть покой.
Кит начинает песню, киту плевать на условность, ему просто нужно сердце избавить от пустоты. Он просто устал стараться, он хочет в зону комфорта - когда-то оттуда вышел, теперь не отыщет вход. Быть может, банальны рифмы, и ритм немного скачет, и музыка - что лукавить - проста, как собачий вальс, вот только молчать нет силы ни днём, ни минутой больше - уж если дошёл до края, то надо погромче спеть.
Кит продолжает песню, и скоро она достигнет всех странников бесприютных, скитальцев и моряков. Надломленные улиссы, потерянные ахавы, все те, кто в дороге вечность, а в вечности - без дорог, застынут на миг и вспомнят, что есть где-то в мире гавань, которая ждёт их парус и с моря не сводит глаз. Тогда, развернувшись круто, с мелодией на бушприте, они заспешат обратно и скажут: «Пора домой».
...Кит замолкает к рассвету - счастливый, слегка усталый - и тихо на дно уходит, как будто уходит в сон. А песня всё дальше льётся, звучит, набирает силу, становится майским солнцем, лазурью солёных вод - и в ней поётся о ветре, о фьордах, об океане, о странниках и о льдинах -
и, может, чуть-чуть о нас.