Сумасшедший водитель четвёртой маршрутки
Пялит дьявольский глаз сквозь заснеженный ад.
Из утробы его кровавые слюни
На стекло лобовое с проклятьем летят.
Пассажиры маршрутки, в огне полыхая,
Тянут чёрные деньги в облезших руках.
В окна долбится клювом крылатая стая,
Когти птиц беспокойно по крыше стучат.
Перекрёсток съедается перекрёстком,
И уже не понять – что за район.
Налетает метель с пронзительным стоном,
И всё громче становится этот стон.
Остановка "конечная", дальше – пропасть.
Смрад и копоть взвиваются к небесам.
– Тормози, капитан!
Но яростный хохот
Рассыпается черным бисером по усам.
Поздно.
Город исчез во мраке.
За спиной только снег и мерцание звёзд.
Долгий вой одинокой цепной собаки
Провожает глухой перебор колес.
Впереди то ли Стикс, а то ли Геена,
Или Млечный Путь утонул в дыму.
Пассажиры внутри царапают стены
И скулят, погружаясь в густую тьму.
Но в последний момент, матерясь безбожно,
Улыбаясь разбитым пятном лица,
С задних мест появляется пьяный бомж, на.
И плечом выносит окно в сердцах.
В тот же миг его ветер уносит с воем.
Но маршрутка застыла,
висит, словно крест.
И водитель, в слезах, на коленях стоя,
Просит всех, кто вошёл, оплатить проезд.
Просит плату, но деньги ему – ни к чёрту.
Вместо денег он клянчит пригоршню глаз.
И вернуть обещает из мира мертвых
Всех, кто купит билет сейчас.
Он безумно кричит и скрежещет зубом,
Тянет чёрный ноготь к чужим глазам.
Но никто не торопится в злую руку
Передать оплату за путь назад.
Ни разбить окно, ни сбежать сквозь двери.
Непонятно, где небо, а где - земля.
Лишь юродивый
руль исступлённо вертит,
Ретроградный Меркурий во всём виня.
Так, за вечностью вечность,
Застывшей кровью,
Без надежды, без жалости, без тоски,
Пассажиры маршрутки мерцают стоя,
Выдыхая кошмары в воротники.