Ветер в полях жжёт, как огнём. Швырком кинется, так что куртка вспыхнет, схлопает. Руль вправо бросит, остановит посреди простуженной дороги. Деревья гнутся, охают как под пилой. Чёрную листву валяет, крутит. Тучи крупой секутся.
Всегда помню: преодоление вознаграждается.
А думал в дороге о концерте БГ в Архангельске… «Аквариум». И понял, что моё молчание не случайно. Концерт для меня не стал событием, хотя у группы есть с десятка два любимых мной композиций.
Время изменилось, а я остался зрителем и слушателем прошлого. Помню, как дочка повела меня в Архангельске на «Марсианина». Когда я увидел десятки людей, идущих в зал с лошадиным кормом, с напитками, я простодушно спросил Сашу: а куда это они со жратвой? – На сеанс, папа… Я был раздавлен. Ничего подобного я не мог помыслить, посещая кинотеатр «Эдисон» в Архангельске в студенческие годы и позже. Пришедшего с поп-корном туда изгнали бы немедленно, опоздавших не пустили бы, свалки вёдер и бутылок после просмотра не было бы… Дисциплина зала, зрителя, уют, полнейшая тишина, чистота и порядок были главными составляющими кинотеатра, который я потерял.
Потянуться рукой за питьём, поп-корном и другой жрачкой есть фиксация времени, выпадение из фильма, обозначение фильма как развлекаловки. Почему я так говорю? Потому что настоящее переживание фильма (вообще – искусства) – выпадение из категории времени, растворение в данном, движение его только в фильме. Да, «не стоит прогибаться под изменчивый мир». Под нас (отбросим иллюзии) он тоже не прогнётся, но остаться при своём вещь небесполезная.
Да, я хватил удовольствия при лицезрении знаменитого музыканта, внимания его музыки… Но мне не хватило той чистоты, культуры концерта, которая, скажем, потрясла меня в том же Архангельске на гастролях «Песняров», Ансамбля скрипачей Большого театра СССР под руководством Реентовича, группы «Мадригал» и еще некоторых концертов, спектаклей…
Работали бары слева и справа. Были расставлены столики. Можно было пить и пиво и вино. Оказались, в конце концов, и изрядно поддатые, говорливые слева от меня, хотя в БГ я ценю некоторые его тексты. Мешало, отвлекало меня это? Да, конечно. Подвела и акустика зала: далеко не всегда впереди сидящим можно было понять слова песен. Поняв, я откинулся на стуле и стал наслаждаться аранжировками, больше догадываясь о смысле песен…
На концерте ансамбля скрипачей Дом офицеров был полон офицеров, моряков… Никогда не забуду, когда смолкли последние аккорды «Аве Мария» Шуберта… В зале стояла потрясающая тишина, на глазах мужиков, вояк выступили слёзы. Это была та мера единения, которая стократно усиливает чувство переживания каждого, оставляя всё-таки слушателя самим собой. Идеальная соборность! Это можно сравнить с чувствами людей, слышавших и переживших в июне 1880 года речь Достоевского на открытии памятника Пушкина в Москве. Заклятые враги обнимались после неё и просили друг у друга прощения… Слово Достоевского меняло людей. Меняла меня и людей музыка ансамбля Юлия Реентовича, «Песняров», Жанны Бичевской…
Катарсис – вот что переживал хотя бы временно каждый! И только после благословенной паузы раздавались нескончаемые аплодисменты. Больше, чем аплодисменты.
А в зале повторного проката «Эдисон» я просмотрел выдающиеся фильмы «Зеркало» Тарковского, «Земля» Довженко, «Броненосец Потёмкин» Эйзенштейна и другие… Я вспоминаю те просмотры как лучшие мгновения моей жизни. Они научили меня быть зрителем.
…На выезде к полям Елюги я впервые в жизни одновременно увидел вблизи двух тетёрок. Близко, отчётливо, со всем великолепным орнаментом их оперения.
Дома меня ждал приезд с книгами участников знаменитой «Вереницы» из Москвы, давних друзей. Два тяжёлых пакета с новейшими фолиантами, среди которых поэзия, публицистика, архитектура, знатные роды России, история войн, летопись музеев, беседы! Подарим и центральной библиотеке Вельска, и нашей, Хозьминской. … 8 мая встретимся в д. Гридинская, где они восстанавливают Никольскую церковь.
Это ли не вознаграждение!