БЕСЕДЫ СО СТРАННИКОМ
............................. автор: Мария АБАЗИНКА http://stihi.ru/avtor/mercy
БЕСЕДЫ СО СТРАННИКОМ. Иван БУНИН. Венок сонетов (1. 7. 7.).
С эпиграфами из произведений И. Бунина.
"…До самых священных недр своих поколеблена Россия. Не поколеблено одно: наша твердая вера, что Россия, породившая Пушкина, все же не может погибнуть, измениться в вечных основах своих и что воистину не одолеют ее до конца силы адовы" (Иван Алексеевич Бунин, речь в 150-летнюю годовщину со дня рождения А.С. Пушкина 21 июня 1949 года).
"И опять мне вспоминаются слова Саади, "употребившего жизнь свою на то, чтобы обозреть Красоту Мира":
"Ты, который некогда пройдешь по могиле поэта, вспомяни поэта добрым словом!
– Он отдал сердце земле, хотя и кружился по свету, как ветер, который, после смерти поэта, разнес по вселенной благоухание цветника его сердца.
– Ибо он всходил на башни Маана, Созерцания, и слышал Симаа, Музыку Мира, влекшую в халет, веселие.
– Целый мир полон этим веселием, танцем – ужели одни мы не чувствуем его вина? (И. Бунин, "Тень птицы")
I
"…И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю – с Тобой."
("За всё тебя, Господь, благодарю")
Незнание не требует прощенья…
Небесный суд и грешнику не скор.
Душа молитвой стелется вечерней
Под мерный шаг – неспешный разговор.
Бредёт поэт, блаженных слов художник,
Безлюдной степью в поиске отрад,
А под кустом спиреи придорожной
Полёвки по делам своим шуршат…
Особый мир в свои пределы сжат,
Преодолеть без боли невозможно.
Как дождевые облака стремятся!
Ворчанье гроз улавливает слух.
К утру прольются на цветы акаций,
Ещё над морем месяц не потух.
II
"Ты, Чатырдаг, всегда и нем и недвижим.
Бесстрастный драгоман всемирного творенья,
Поправ весь дольний мир подножием своим,
Ты внемлешь лишь творца предвечные веленья!"
(Из Крымских сонетов. "Чатырдаг")
Ещё над морем месяц не потух –
Отары туч уже достигли края
На горизонте… ими управляет
Всесильною рукой – какой Пастух?
Вздымаясь исполином безразмерным,
Встаёт гора, надёжней всяких твердей:
Там Чатыр-Даг, огромный стол богов.
Приветит странника приют пещерный,
От непогоды свод укрыть готов
И от грехов – вымаливать прощенье.
Там на согбенном древе лист пожух,
И время, кажется, летит скорее,
Там, ближе к небу, неустанно реет
Утраченного рая спелый дух.
_________
Чатыр-Даг - горный массив по пути из Симферополя в Алушту. Древние греки называли эту высокую и плоскую наверху гору Трапезундом, что можно перевести как «гора-стол». Под этим именем она упоминается в трудах самого Страбона. Горный массив известен своими пещерами, которых более двухсот.
III
"… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано"
("Вечер")
Утраченного рая спелый дух –
Последняя мечта, что мне досталась.
Чего ищу, куда иду, скиталец?
Но верю, что когда-нибудь дойду…
Рассеется нелепым наважденьем
Клубящееся марево дорог,
А что останется? О, если б только мог
Предугадать наитием смятенным –
За поворотом дом… пусть выйдет срок,
Останется любовь – мой тёплый кров.
Но боль разлук всё тянется к прощенью
И гонит душу от порога вон.
Мираж крадётся следом или сон,
Медовым ветром тянется в ущелье.
IV
"… Меж тем как счастье жить вовеки не умрет,
Покуда над землей заря зарю выводит"
("Лесная дорога")
Медовым ветром тянется в ущелье
Мираж другой обещанной судьбы,
Что я когда-то ведал, но забыл,
А он за мной скользит послушной тенью.
Куда б ни шёл – ему легко и мило
Быть рядом. Тихий ангел и кумир,
Мой истинный, несокрушённый мир,
Сияющий в своей чудесной силе.
Влечёт туда, где в царстве вечной сини
Хитон смогу надеть я и подир*.
Там я иной: и любящий, и мудрый,
К добру готов и на слова не скор…
Да будет так, лишь солнечное утро
Едва пронижет разомлевший взор.
* подир - старинная еврейская верхняя длинная одежда, которая надевалась на хитон (тонкая льнаная рубаха); облачение иудейских первосвященников (ветхозаветных священников) и царей.
V
"Наши дети, внуки не будут в состоянии даже
представить себе ту Россию, в которой мы
когда-то жили, которую мы не ценили, не
понимали, – всю эту мощь, сложность,
богатство, счастье…" ("Окаянные дни")
Едва пронижет разомлевший взор
Трепещущую утреннюю дымку,
Посмотрит в душу вечное в упор,
Наполнив нежностью тепло и зыбко.
О, что' в тебе, родимая земля?
Какой тоской поля обильно росны?
О чём всенощно молят тополя,
Какую брань выстаивают сосны?
Зачем, пустые радости суля,
На век меня у неба отняла?
Гляжу – и ощущаю кожей чутко:
Трава на склонах пьёт потоки слёз,
А может, так стекают под откос
Рассветные туманы над Алупкой…
VI
"Вечно лишь то, что связует незримою связью
Душу и сердце живых с темной душою могил"
("Надпись на чаше")
Рассветные туманы над Алупкой
Горячности моей не холодят.
Я от грехов Голгофой был искуплен,
Но испытал их смертоносный яд.
Не жаждать справедливости от неба –
Не ведать доброго и злого мне бы…
Далёких предков ветхие гробы
Доколе будут Альфой и Омегой
Моей извечно горестной судьбы?
Не лучше ли забыться в смертной неге…
В ответ молчанию суровых гор,
Комар слетает на высокой ноте.
Вещая пробуждение природы,
Легко заводит песню птичий хор.
VII
"Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне"
("Вечер")
Легко заводит песню птичий хор,
Преодолев ночное онеменье.
С каких сокрытых стародавних пор
Травою разрушаются ступени?
Я сердце наполняю красотой:
Вершин величьем, радостью потока.
Звенит в зените небо надо мной,
Невинной синью услаждая око.
Вливается целительный покой,
Оттаявшей душе не одиноко.
Но знаю, будет так и в этот раз:
Воспрянет жизнь болезненно и скупо.
На плитах пристани в полдневный час
Иссохнет окаянных дней скорлупка.
VIII
"Люблю я зной и ширь, и вольный небосвод,
И острова пустынные высоты" ("На острове")
Иссохнет окаянных дней скорлупка,
Уловленная временем, легка,
Туда летит, где прозябает глупо
Отрезанный ломоть материка.
И я – как этот одинокий остров,
Где треплют бури шёлковый ковыль.
Веками так же ветер будет выть
Над брошенным родительским погостом.
Но кто утешит стонущую выпь?
Душе самой себя понять не просто.
Листве опавшей ветка не нужна,
Вино сомнений не достигнет кубка.
Судьба моя, бегущая волна,
Дорогой моря чёлн подхватит хрупко.
IX
"Так кличут и меня мои воспоминанья:
На новые пути, на новые скитанья
Велят они вставать – в те страны, в те моря,
Где только бы тогда я кинул якоря…"
("Зов")
Дорогой моря чёлн подхватит хрупко
Весёлая поющая волна,
Помчит, шальною удалью полна…
Кто знает – даст причалить или сгубит?
Трудна дорога в город золотой,
Не ошибиться бы у самой цели.
Но жив мотив забытой песни той,
Что во дворе мы под гитару пели
О кораблях, идущих за мечтой,
Разбитых о предательские мели…
Наполнен парус, лёгок ход и скор,
Да будет новый путь благословенным!
Ударит в борт с игривым нетерпеньем
Лазурный вал, покатит на Мисхор.
X
"Прекрасна ты, душа людская! Небу,
Бездонному, спокойному, ночному,
Мерцанью звёзд подобна ты порой!"
("Летняя ночь")
Лазурный вал покатит на Мисхор,
Гонимый неизменной жаждой странствий.
С вечерним небом тихий разговор
Покажется туманной грёзой странной.
И тучи побегут куда-то вдаль
По голубой нехоженой дороге,
Ах, это море провожало многих,
Ему заблудших странников не жаль…
Закат, накинув розовую шаль,
Оглянется рассеянно и строго.
Мы все уходим в предрешённый час,
А за какой звездой – не знаем сами.
Слабее тело – дух сильнее в нас,
Яснее слышим истину с годами.
XI
"Сорванный и унесенный странником за тысячи верст
от своей родины, он годы может лежать сухим, серым,
мертвым. Но, будучи положен в воду, тотчас начинает
распускаться, давать мелкие листочки и розовый цвет"
("Роза Иерихона")
Яснее слышим истину с годами,
Сплетая сети пройденных дорог.
Какие силы вновь играют нами,
Кто превозможет – дьявол или Бог?
Но ты, уставший друг, взгляни на Розу
Иерихона – так его зовут,
Колючий куст, что ногу ранит остро;
От корня сломлен, вырвавшись из пут,
Гоним судьбой, срывается с утёса,
Туда, где воды сладкие текут…
В живой поток с любовью опускаю
Мой волчец прошлого – в завет христов.
Душа весенней розой расцветает,
Настойчивей родного неба зов.
XII
"Я жду, чтоб жизнь, пусть даже в грубой силе,
Вновь расцвела из праха на могиле"
("Запустение")
Настойчивей родного неба зов,
Скитание запутанно и длинно.
Куда ведёт страдания долина,
Освобождая от земных оков?
За вход в обитель света плата – жизнь.
Какой приют мы называли раем?
У Господа путей неверных нет.
Непознаваем жизни смысл – смирись.
Так сумерки тихонько умирают,
В другое утро не проторив след.
Божественную суть не изменить:
Пророчествует странными стихами,
Свивается в серебряную нить,
Аукается чутко Вечность с нами.
XIII
"Как люблю я этот легкий и свежий утренний час,
когда люди еще спят, а земля уже пробуждается!
Вдыхаешь, пьешь, видишь рождающуюся телесную жизнь мира, –
жизнь, тайна которой есть наше вечное и великое мучение..."
("Бернар")
Аукается чутко Вечность с нами,
Загадкам тихих звёзд предела нет,
А Млечный Путь туманными огнями
Влечёт, как мотыльков – далёкий свет.
Ночные мысли – траурные тени,
Не ловятся, не пишутся в тетрадь,
Тревожат хороводом привидений,
Сгибая ниц податливую стать.
С восходом мир приветствует прощенье,
Чтоб снова на закате умирать.
И каждый день мне хочется рождаться,
Чтоб милость божью видеть вновь и вновь.
А жизнь не останавливает танца,
Струится свет сквозь толщи облаков.
XIV
"Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире,
в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре"
("Лёгкое дыхание")
Струится свет сквозь толщи облаков,
Клубится дым небесного кадила.
Шагать звенящей степью за светилом –
Желал ли ты себе судьбы такой?
Душа ещё светлее от дороги,
Ещё сильней угадывает боль
Людей – в пути отчаявшихся много.
Не для того ли сердце одиноко,
Что сберегло земли родимой соль?
Мир замер в ожидании итога…
Во многом знании – глубокая печаль.
Иди, пока не пойман смертной сетью.
Не жди, не прекословь, не обещай –
Незнание не требует прощенья…
XIV. Акромагистрал НЕ УМЕРЛИ ДЛЯ НАС
"Нет, мертвые не умерли для нас!"
("Призраки")
Незнание не требует прощенья…
Ещё над морем месяц не потух –
Утраченного рая спелый дух
Медовым ветром тянется в ущелье.
Едва пронижет разомлевший взор
Рассветные туманы над Алупкой,
Легко заводит песню птичий хор.
Иссохнет окаянных дней скорлупка,
Дорогой моря чёлн подхватит хрупко
Лазурный вал, покатит на Мисхор.
Яснее слышим истину с годами,
Настойчивей родного неба зов,
Аукается чутко Вечность с нами,
Струится свет сквозь толщи облаков.
Иван Бунин (1870-1953) – прозаик и поэт, первый русской лауреат Нобелевской премии впервые приехал в Крым в 1889 году восемнадцатилетним юношей и навсегда влюбился в этот край. С тех пор невидимой, но прочной нитью, жизнь Бунина оказалась связанной с Крымом, где он не только любовался красотами природы, общался с известными деятелями искусства, переживал моменты высочайшего духовного подъёма, но и обретал стимулы для дальнейших творческих начинаний. Последний раз писатель увидит Крым в 1912 году, а через несколько лет, в 1920 году, навсегда покинет родину. Но буквально на всех страницах бунинских произведений, на протяжении долгих шести десятилетий – от первых стихотворений о Крыме, датированных апрелем 1889 года, до рассказа "Алупка", созданного незадолго до смерти мастера, в 1949 году, нам будет являться образ Крыма.
Тема "Утраченного рая" раскрыта писателем в рассказах "Антоновские яблоки", "Чистый понедельник", "Митина любовь" и др.