Где рельсы поют в сорняках бездорожья,
троясь, разрастаясь, срастаясь в один,
спонтанная нежность до дрожи дороже,
чем сотня продуманных «не доводи».
А мы доводили кого-то до ручки,
кого-то до рифмы сума и тюрьма,
икоты, оргазма... Но было бы круче
до дома, а там и глядишь до ума.
Нас поздно клеймить за прогулы, тем более
за разговоры про гул за чертой,
размытой до моря, за то, что любовью
зовём и кривимся – не в точку, не то.
Сестра-потеряшка сиротской свободе
уверенно шепчет в не-хищную пасть,
что всякий себя автономно доводит
куда изначально стремился попасть.
Трамвайное племя линяет сезонно,
с не-ближних ползёт штукатурка и мех,
а я ухожу в пограничную зону
без ориентиров, причин и помех.
По капле со дна перевёрнутой колбы
небесного свода сливается брют –
предлетнее время. Взрываются кобальтом
три по полуночи. Рельсы поют.
Трамвайное племя кочует сезонно –
бедовая скорость и таборный звон.
Трамвайное пламя салютом и зовом,
смеющимся золотом бьёт в горизонт.
_____________
Кто говорил, что электронный «Иерихон» – не роскошь, а средство для раздувания, смотрите внешние ссылки.