Ах, эта полуночная морока.
Oх, эта семиструнная стезя...
Поющих в темноте на свете много,
Но быть иной неможется, нельзя.
И я расту в гурьбе звенящих женщин,
Вплетая свой в чужие голоса,
Покуда ржавым лезвием скрежещет
глухонемого времени коса.
На перебой, одна другой известней,
Печальнее, одна - нежней другой,
Звенят вольноотпущенные песни,
гнездясь на тонких струнах, под рукой,
И если сердце зябличье устанет,
И горлом я не выкричу весну,
Другая птица-пигалица в стае
очнётся, воспевая тишину.
И будет ей, пичуге желторотой,
звонкоголосой, так же не легко
Перекалять гортань горючей нотой
Над тем, кто в сад печалями влеком,
И будет глупой, ей, не жалко высечь
Огнивом горла искры звонких нот,
Покуда есть один, один из тысяч,
Кто, голосок узнав родной, всплакнёт.