Поэма о любви, о вере и о русской душе. (По одноимённому рассказу И.А. Бунина, начало 20 века -1913-1914 годы, Москва)
1.
Кончался серый зимний день
В людской столичной суете,
И ночи новая ступень
Вставала в павшей темноте...
Качался по ветру фонарь,
Даря бездумно свет и тень..
Спешил на колокол звонарь -
Кончался зимний день.
И весь бесчисленный народ
Бежал от рабства и забот,
Несясь потоком кто куда...
И ярко вспыхивала вновь
Другого толка суета -
Надежда, жажда на Любовь...
На нежность от неё в глазах,
На крыльев долгожданный взмах...
А полный донельзя трамвай
Отчаянно и визг, и лай
На мёрзлых рельсах издавал
И ловко под гору нырял...
И звёзды в белых проводах,
Зелёный вдруг роняя свет,
Шипели, таяли в снегах,
Теряя тот безумный след...
Однако, должен здесь сказать,
Что в мире шёл двадцатый век
И невозможно было знать,
Как страшен был его разбег...
Про лютый голод и войну,
Про боль страны, и страх людей:
Делили все судьбу одну,
Смирившись, растворившись в ней...
Безумный век...Он- бед начало...
На том ветру всех нас качало -
И брошена всех жизнь на кон,
И льётся колокольный звон...
.................
Тогда же к нам пришло кино!
Ах, можно ль было без него?!
Хотя совсем и не цветное, -
Бесценным стало всем оно-
Великое, пусть и немое.....
Мы были благодарны Богу -
И за Железную - дорогу!...
О, как была она важна!
И всякому тогда нужна...
2.
И каждый вечер в этот час
По зову сердца шёл приказ...
Я мчал на сером рысаке
Скорее к ней, к её руке...
Других не ведая забот -
От Красных памятных ворот
До Храма на Москве-реке,
В тумане зимнем, вдалеке...
Она жила напротив там
И, глядя часто из окна,
Молилась на любимый Храм,
С печалью светлою одна...
Была загадочна, странна
И даже не понятна мне...
И не была мне, как жена,
Доступною вполне...
Но всё одно - я счастлив был
И каждый час боготворил,
Что с нею вместе проводил -
И чувства эти к ней хранил...
Богат, известен был отец...
Довольно знатен, как купец.
К тому ж он был весьма умён -
И дочь отправил, наконец,
В Москву,где жизни явь - не сон ...
Она читала много книг,
Пометки часто ставя в них...
Сонату Лунную, как надо,
Брала без лишнего надсада...
Всегда старательно играла
Той чудной музыки начало:
Оно не рвало, не кричало -
Сомнамбулически звучало...
В гостиной у неё стояли
В гранёных вазах иммортели
И по субботам их меняли,
Держа не более недели...
Там много места занимал -
Диван турецкий, пианино...
Паркет, как зеркало сиял -
Всё стильно было и едино...
Меня там только удивлял
Портрет писателя Толстого...
Зачем-то здесь его босого
Известный мастер написал...
.............
Я помню, как-то раз, в субботу,
С мороза к ней вбежал с цветами...
Прильнула вдруг, обняв руками
Почти в дверях, тая заботу...
Лицом с улыбкой окунулась
В бобровый модный воротник...
(Мне не забыть тот славный миг)
И, вдруг, очнувшись, отвернулась...
Старалась в университете:
Всегда историю учила...
Зачем? - Просил её ответить...
«Зачем всё делается в свете?»,-
Смеясь, мне мудро говорила...
Я лучший нёс ей шоколад,
Подборки разных новых книг
О жизни многих стран других,
Познавших войн безумный ад…
И видел, что азарт возник,
Но тут же, ровно через миг -
Просила сесть удобно в кресле,
Притом, не сняв пальто и, если
Вдруг что-то до меня читала,
То так и дальше продолжала…
.......
На самом деле, были ль нужны
Ей книги те иль те же страны?..
Как, впрочем, дорогие ужины,
Цветы, концерты, рестораны?..
Меж тем, могла она одна,-
Ей слабость в том была дана,
Чтоб вкусно, с аппетитом съесть
Пирог, состряпанный, как надо...
Ухе отдать, знатнейшей, честь
И плиткам горького шоколада...
В сметане рябчиков так любила!
Смеясь их ела и говорила:
«Как людям есть не надоело?»
И снова - так же вкусно ела,
По нашему: со знанием дела...
Любила в золоте черный агат,
Пушистый мех и восточные ткани:
Атлас расписной, что цветущий сад
И бархат, сотканный в Туркестане...
3.
Я был простой и очень сердечный...
Любил и шутить, и болтать...
Она ж,- задумчива была вечно -
О чём? Я не мог разгадать...
Мы были молоды и богаты,
Заметны и ярки собой..
Красив и я был когда-то
Той южной своей красотой...
Бурлила в ней, знаю точно,
Часть древней восточной крови:
Ведь губы так ярки и сочны...
Как мех соболиный - брови...
Глаза же как уголь- черные...
Как будто совсем - бездонные….
.....................
В каком-нибудь дорогом ресторане,
В дыму табачном едком хмелея,
Она хотела, чтоб пели цыгане
И, как бы даже с того смелея,
И свой талант, несомненно, имея,
С усмешкой их слушала томною...
Желанье её со слезою так петь,
И в души других открыто смотреть -
В ней чувствовалось огромное...
................
Тогда мне было вполне довольно
Того, что просто я езжу с той,
Что так легко влечёт всех невольно
Своей сногсшибательной красотой...
Что в санках глажу мягкую шубку...
Под ней дыхание теплое слышу...
А, если ходит, то сладко так вижу
Шуршащую нижнюю юбку...
Смотрю на губы розово-нежные,
Которые только что целовал,
И вижу счастье в том неизбежное,
Какого я раньше и не знавал...
Бывало, встречала меня на диване
В атласном иль шёлковом одеянии...
Садился возле, не зажигая огня...
Она... не отталкивала меня….
Искал её губы, она их давала...
Дышала порывисто и молчала...
Не отвечала ни "да", ни "нет" -
Но тут же резко и быстро вставала,
Просила зажечь модной люстры свет...
4.
А, как то собрались мы с ней в ресторан...
То был наш обычный при встречах план-
Сперва в Метрополь, а после и в Прагу,
Где нежную нам подносили навагу,
Икорку и «сёмушку», знатный балык...
И херес развязывал робкий язык ...
Для многих известный, я знаю, проказник -
Какой же то был расчудесный праздник!...
«Люблю я всё русское - именно русское….»,
До самого тёмного, тёмного дна"-
(Изящно держа только рюмочку узкую), -
Взволнованно мне говорила она...
И свет вдруг чудесный в любимых глазах,
Рождался при этом в нежданных слезах...
И, после, так медленно всё продолжала,
Как будто старинную песнь напевала:
«В той русской далёкой от нас старине
Был город с названием Муром...
Как важен и нужен теперь он и мне,
И тайным заветным тем думам…
Тогда же там князь жил именем Павел,
И славно, и мудро он в городе правил...
Люблю я так Были о той старине!
О подвигах тех и о тяжкой вине...
Как дорог ты мне, Свято-Славный мой Князь!
И древней кольчуги столь прочная вязь!..
Знать память об этом во мне, не во мгле
Что жил и страдал ты на Русской земле...
Как Храмы люблю я, а в них иконы
И клироса слёзные дивные хоры,
И Пасху, и светлые в ней разговоры,
И с тех колоколен призывные звоны
О вечной борьбе и о вечной Победе
Добра, а не Зла на всём белом свете...»
А после, глазами блестя, говорила:
«А знаешь, ещё я недавно ходила
В Зачатьевский наш монастырь...
Представить не можешь, как радостно было!
Как дивно там пели стихирь!
А в Чудовом лучше того ещё было!...
Я прошлой весною (на самой Страстной),
Туда очень часто всегда приходила…
Душа будто знала, что он мне родной...
5.
Моё удивление сменилось тревогой,
Что ж это с ней нынче? Постой...
И нежной была необычно дорогой,
Как будто прощалась со мной?...
Уже подъезжая, она мне сказала:
"Жду завтра вас вечером, к десяти...
Ведь будет капустник в театре...Качалов
Просил непременно придти...
"Постойте, вчера вы меня уверяли :
"Пошлее капустников нет ничего?…»
-"Нет, надо..С такою надеждою звали -
Нельзя так обидеть его…"
.......................
Желанье той встречи с ней было огромно,
На лестнице десять часы били ровно.
Я дверь отворил - у неё всё сияло,
И громко соната в зале звучала.
Высокая лампа под абажуром
Её освещала в платье ажурном...
Томительно звуки сонаты лились...
Дверь хлопнула...Звуки - оборвались...
В театре всё было как будто обычно…
Актёры Париж представляли привычно…
Качалов с вином в хрустальном бокале,
Серьёзно канкан с Москвиным танцевали…
И глядя сквозь дым папиросы на лица,
Качалов кричал: «Где она - Царь - девица?»
Она улыбалась и чокалась с ним,
Как с близким знакомым или родным...
Тут вдруг Сулержицкий к ней подскочил
И ловко на польку её пригласил...
Она засветилась: в глазах будто пламя,
Сверкая сережками и рукавами,
И платьем роскошным, и кружевами,
Пошла в своём танце меж стихшими нами,
Ловя на ходу восхищённые взгляды,
Не зная, не требуя большей награды..
Свой взгляд оторвав от хрустального дна
Мне крикнул Качалов: « Эй ты, - Сатана!
Кто будешь, красавец? Всё с ней тебя вижу?
Уж больно прекрасен, ты змей...Ненавижу»!
6.
Дорогой молчала под светлой луною,
Склоняясь от лёгкой метели...
И вечные звёзды над нею и мною
На пару влюблённых глядели...
Ямщик осадил у подъезда коней…
Она вдруг мне тихо сказала:
«Его отпусти: мороз всё сильней...»
А после...вдвоём поднимаемся к ней -
Такого ещё не бывало...
Я снял с неё скользкую шубку от снега,
Она с волос сбросила мокрую шаль...
И вот - поцелуев желанная нега!..
Того, кто не ведал те чувства, мне жаль...
И смуглые руки тянулись к объятью,
И падало на пол прекрасное платье,
И то, что луна всё в окошко смотрела -
Нам с милою не было дела...
Наутро, склонившись, она мне сказала:
-"Я вечером нынче уеду домой...
Не провожай - довезут до вокзала",
И мокрой от слёз прислонилась щекой...
-"Теперь же прости... Я очень устала...
Я всё напишу, только ты не грусти
О нашей с тобой дальнейшей судьбе...
Как только приеду - я тут же тебе
Отправлю письмо - лишь неделя в пути.."
Я встал, осторожно оделся и нежно
Волос лишь коснулся немыми губами...
И мысленно сна пожелав безмятежно,
На улицу вышел и шёл всё дворами...
Шёл долго по свежему, липкому снегу:
Всё было спокойно, метель прекратилась...
С пекарен несло новой выпечкой, хлебом -
Я сердца не слышал… Как будто не билось...
Дошёл я до Иверской... В ней, как знамение,
Пылали костры от зажжённых свечей...
И там, на растоптанный снег на колени
Упал средь убогих и нищих людей...
Не помню, как долго я плакал сквозь ладан,
Не зная ещё, как жесток будет век...
И, вдруг, мне старушка с несчастнейшим взглядом,
Сказала: «Не плачь же ты так - это грех…»
.................................
Письмо получил я спустя две недели…
На улицах март и звенели капели…
«В Москву не вернусь: есть иная дорога...
Ты больше меня не ищи и не жди:
Я выбрала путь не для жизни - для Бога...
Сам видишь ведь: разные наши пути...
Сперва - послушание... Постриг - потом...
Волнуюсь, но рада всё думать о том...
Ответ не пиши - боль сильна от разлуки,
Не продлевай нам сердечные муки».
7.
Я выполнил просьбу и начал спиваться
По кабакам, опускаясь безбожно...
А после, помалу всё ж стал оправляться,
Но жил так безрадостно и безнадёжно...
Спустя года два, перед самой войной
Я помню, был солнечный вечер...
Такой же, как давний тот, памятный мой, -
Счастливейшей нашей с ней встречи...
Извозчика взял и поехал в Собор...
Красиво и нежно пел девичий хор...
Я долго стоял, не прося ни о ком,
Лишь глядя на золото старых икон...
И даже вздохнуть было боязно мне
В пустой русской церкви, в её тишине...
Потом по Ордынке всё ездил я шагом,
По улицам тёмным в сиреневом снеге
И плакал, и плакал, но в сладостной неге
И больше печаль не казалась мне адом…
И вот, у ворот Мариинской обители
Вдруг вижу - выносят хоругви, иконы...
За ними - монахини, Бога служители,
Хранящие истово божьи законы…
На них белый плат...Держат свечи в огне..
Я зорко глядел - то не чудилось мне:
Одна из них пламя зачем-то закрыла
Рукою у ясно горящей свечи,
И темный свой взгляд на меня устремила...
Что видеть могла она в зимней ночи?...
Ужели узнала, ужель разглядела?...
И только окликнуть меня не посмела..?
Я вышел тихонько за церкви ограду -
Вдруг сердце забилось и будто бы радо!..
И колокол пел, громким эхом даря:
Знать помнит! Знать любит с того ещё дня!...
И молится свято, крест Божий творя,
За русскую душу, а с ней за меня...