Глава I
Рассказ основан на реальных событиях Афганской войны (1979-1989 гг).
Имена и фамилии изменены. Мне не известны судьбы большинства персонажей очерка, оттого спросить согласие на использование их данных не представляется возможным.
Отдельно обращаюсь к родственникам погибших в Афгане: простите, что живой!
Здесь всё не такое, как дома.
Даже в октябре солнце злое и раскалённое добела. Оно жжёт всё под своими лучами - землю и камень, броню и брезент палаток. Палатки были когда-то, наверно, цвета хаки, а теперь, как солнце, белые. Две палатки - взвод, четыре - рота. Как на параде, выстроились в ряд, по линеечке, одна за другой. Крайняя справа примостилась аккурат после офицерского модуля, где живут наши командиры - ротный и взводные. Перед палатками - небольшая площадка, где мы обычно гоняем в футбол, если есть время.
Сейчас на площадке многолюдно: рота затемно - уже сегодня - вернулась с боевых. Вернулась - это не то слово. Приволоклась. Приковыляла. Приползла. Хорошо, без «ноль двадцать первых» обошлось. Правда, трое раненых, один - Сашка Белых, или просто Белый - поймал ногой «лепесток», это мина такая, противопехотная, если кто не знает. Злющая мина, коварная. Убить не убьёт, но память о себе на всю жизнь оставит. Белому ещё повезло, что не в сапогах был и не в берцах - в кроссовках, что, кстати, большими командирами категорически не приветствуется. Им - большим командирам - из своего штаба гораздо лучше видно, в чём советский десантник, воин-интернационалист по совместительству, должен топтать выжженные пески, землю и камни Афганистана.
Так вот… Белому повезло: был бы в сапогах или берцах - остался бы без ступни, как пить дать. Это наш взводный старлей Бойченко сказал. А так… только пальцы левой ноги повыбивало, два из них, правда - насовсем… Ну, ничего. Зато живой. Подлечится в госпитале в Кабуле и поедет на родину - как раз дембель подоспеет…
Нам же с Серёгой Немчиновым до дембеля ещё как до Европы раком. Мы с ним дружбаны с детства, в одном городе в соседних домах жили с рождения. Ходили в один детский сад, и в школу одну и ту же. Вместе осенью 1986 года в армию призывались, вместе рапорта «в Афган» написали. Вот так и оказались в итоге тут, на юге Афганистана, добровольно, по велению сердец наших. И сейчас мы сидим под тентом, сделанным из масксети, и чистим свои автоматы.
Ёршик по стволу скользит, как смалец по раскалённой сковородке. Вчерашнего нагара уже и след простыл - автомат у меня сияет, «как у кота яйца». Это так наш ротный старшина прапорщик Дивеев любит говорить. Хотя он прав, трижды прав: автомат любит чистку и смазку, как женщина - ласку. Ухоженный «калаш» никогда не подведёт. Хорошее оружие, для настоящих мужиков. Это вам любой тут, в Афгане, скажет.
Недалеко от нас, также в тени натянутого тента, сидит на ящике из-под гранат старший сержант Кикнадзе, «замок» (заместитель командира взвода) и голосом кавказского ментора «вставляет пистоны» нерадивым «куркам» весеннего призыва.
— Вах, чему вас только учили в вашей «учебке»? — тягуче, как-то нараспев поучает он молодняк. — Вот тут… смотри!.. сколько гари! А ты что крышку ствольной коробки закрыл?! Почему газовый поршень такой грязный? Хочешь без оружия остаться в бою? А ну, быстро всё чистить!
Молодые «курки» усердно трут ветошью металл. Для них Кика - авторитет: две медали «За отвагу» - предел мечтаний любого недавно прибывшего в Афган. К тому же - «замок», да ещё и дембель. Как ещё трое наших дембелей Кика ждёт замену и оказию в Союз.
Вскидываю ствол со ствольной коробкой вверх и направляю к палящему солнцу: канал ствола идеально чист. Быстро собираю автомат, после отношу в оружейку - землянку, вырытую за нашими палатками три недели назад двумя захваченными в плен «духами». Потолок землянки под метровым слоем земли и камней выложен просмоленными шпалами, невесть откуда взявшимися в расположении. Ведь железной дороги в Афганистане нет. Дембеля, улетевшие в июне в Союз, рассказывали, что южнее границы, на пакистанской территории, есть незавершённая железнодорожная ветка, протянутая ровно до границы с Афганистаном. Хотя, где там та граница, никто из нас не знает. Мы как раз из тех мест и пришли этой ночью: брали большой караван с оружием и наркотиками для «духов», гужующихся в провинции Забуль. Мишка Коршунов, лупоглазый и ушастый «карандаш» - то есть, автоматчик, спросил у нашего «комода» (командира отделения) сержанта Синицкого (Синего, конечно): “Ну и где тут граница?” Мы как раз рассредоточились на местности в ожидании вестей о караване. Синий отошёл от нашей группы метров на пять, расстегнул ширинку и обильно помочился: “Вот где я стою - ещё Афганистан, — на полном серьёзе вдруг заявил он. — А вот куда струя моя попала - это уже Пакистан, понял Птица?”
Не знаю, понял Мишка Птица, или не понял… Я понял лишь одно: никакой границы в общечеловеческом понимании здесь нет и не было.
Серёга тоже закончил со своим автоматом и отнёс его в оружейку. Мы решили пойти постираться: после двух суток на боевых наши тельники воняли потом, ибо неимоверная жара для жителя Средней полосы России была поистине невыносима. Видимо, и из-за этого тоже по ночам мне часто снилась обычная, морозная, снежная зима. Иногда в этих снах я словно парил по полям и просторам своего любимого заснеженного Подмосковья, нутром и телом ощущая прохладу снега, его вкус и запах. Итог у таких снов всегда был один и тот же: я просыпался в липком, душном поту, словно в бреду шарил рукой в поисках автомата, меня трясло от мысли, что я могу никогда-никогда больше не увидеть ни русскую зиму, ни родителей, ни любимую свою девушку Юльку… Потом я потихоньку успокаивался. Где-то рядом кто-то сквозь сон воевал с «духами», слышались надсадные стоны и выкрики “Справа заходят, стреляй!”, я же ещё долго ворочался на мокром от пота постельном белье, и сон не спешил приходить за мной…
Не успели мы с Серёгой замочить свои тельники, как вокруг начались какие-то суета и возня, затем прибежал откуда-то наш взводный Бойченко, а вслед за ним и ротный Гура вместе с комбатом. Тут же раздался нечеловеческий по своему звучанию крик “Тревога!” Мы спешно натянули обмундирование и припустили в расположение, застёгиваясь на бегу.
Старшина роты прапорщик Дивеев раздавал сухой паёк. Я привычно бросил в РД банки с кашей и сгущенным молоком, галеты, сухой спирт и коробку спичек, туда же россыпью ссыпал патроны. Потом сунул в «лифчик» шесть магазинов, поспешно рассовал по карманам гранаты и заряды сигнальных ракет и дымов, в отдельный карман - шприц-тюбики с промедолом, а уже напоследок на ощупь проверил, на месте ли мой оберег - серебряное колечко, подаренное мне Юлькой перед отправкой в армию.
Продолжение следует.