Двадцать четвёртого марта, чтоб знали,
Утро катило по скользкому льду.
Ближе к обеду, водой засверкали,
Лужи в бетонной дороге во всю.
Этой дорогой вокруг комбината
Едут рабочие, едут спецы.
Плиты бетонные всюду в заплатах,
Бьются колёса о стыков торцы.
Брызги летят от машины к машине.
Их вереница и нет им конца.
Я с галереи смотрю, как с вершины,
Чая в надежде увидеть гонца.
В этом потоке машин пучеглазых
Вражий экскорт может быстро прогнать.
Наша задача, всю эту заразу
В данном хаосе увидеть, узнать.
Вот почему я поставлен на вышку.
Рядом поодаль другие стоят.
Также, как я, они молча, неслышно,
Зорко, надёжно за трассой следят.
. . . . . . . . . . .
Было же время, всё было народным.
Что же тогда здесь никто не стоял?
Жарким был день, или был он холодным,
О воровстве здесь никто и не знал.
Люди трудились, за что, они знали.
Быдлом тогда их никто не считал.
Им отдыхать всем путёвки давали.
Время настало, жильё получал.
Нам объявили то время застойным.
Всех принудили, надев кандалы.
Неуж в народе не стало достойных,
Где же вы, Родины Нашей Сыны.