Воспоминания о Геннадии Яловиче
Гена Ялович.
Человек могучий и текучий.
Вот он есть, а вот его и нет.
Я думал раньше, что таково его явление только в моей судьбе, но теперь, читая описание его биографии и его интервью, я понимаю, что такова была его миссия на этом свете. Безусловно одарённый, оставлявший глубокий след в каждом, кому удалось с ним встретиться, он пересёк все, уже опробованные пути в театральном лабиринте и не успел выбрать или протоптать тот единственный, который соответствовал бы его таланту.
На нашем курсе он появился в качестве ассистента преподавателя, ближе к четвёртому, последнему году и вёл несколько репетиций дипломных спектаклей. Разница была понятна сразу – никакого академизма, непосрественное чувство жизни, очень тонкий психологизм.
Параллельно мы стали встречаться в дружеской компании с Севой Абдуловым, Володей Высоцким, Геной Портером, Жорой Епифанцевым, и почти сразу я оказался вовлечённым в их с Евгением Радомысленским (он-то просто был одним из педагогов на нашем курсе) в их антрепризу в Доме культуры МООП на Лубянке. Сначала мне, обладавшему двухлетним стажем осветителя в Филиале МХАТа, предложено было разобраться с осветительной системой сцены. Что я и сделал и с воодушевлением вёл первый спектакль нового театра – «Белую болезнь» Чапека.
Затем Ялович ставил «Оглянись во гневе» Осборна – очень запомнились репетиции с Севой Абдуловым, Мариной Добровольской и Ромой Вильданом.
А чуть позднее я уже получил эпизодическую роль Учителя в «Разбойнике».
Кажется, ни тот ни другой спектакль так и не были сыграны.
Одновременно в этом клубе начались занятия самодеятельной актёрской студии – что, собственно, и служило административным обоснованием каких-то там ночных, но уже профессиональных экспериментов на сцене. Некоторые из нас увлечённо занимались с любителями. Кое-кто из них потом поступил в Студию МХАТа.
Это было бурное, воодушевляющее время. Репетиции шли вперехлёст с дружескими встречами, отношения углублялись и усложнялись. Жарко обсуждалась главная идея нового театра. В какой-то момент Высоцкий, друживший со Стругацкими, всех заразил их книгами. Начались репетиции «Хищных вещей века», где Володя должен был играть главую роль. А в головах некоторое время носилась идея театра научной фантастики.
Кажется к этому времени относится и работа со военным сценарием Севера Гансовского – тоже более известного, как научный фантаст – сначала на радио, потом на телевидении. Обе передачи режиссировал Ялович.
Ближе к выпуску встал вопрос о распределении. Из Кишинёва приехал только что назначенный главный режиссёр тамошнего русского театра и агрессивно заманивал весь наш выпуск поехать в Молдавию. Признаюсь, что сам ректор студии, знаменитый Вениамин Захарович Радомысленский несколько укоризненно пенял мне, что вот почему же это ты отказываешься принять участие в таком важном начинании.
А меня, к немалому моему удивлению, уже пригласили в «Современник». У них на носу были гастроли в Чехословакию, но исполнитель Короля Отца в «Голом короле» выпал из обращения. И я уже побывал на паре репетиций.
Но мечтой моей было попасть в театр к Эфросу – однажды увидав его спектакли, я уже не мог примириться ни с чем иным. И вот тут вновь властно вошёл в мою судьбу Гена Ялович. Он в то время работал в Ленкоме режиссёром и замолвил за нас с Печерниковой словечко Анатолию Васильевичу. Состоялся наш показ, и обоих взяли в театр.
К сожалению, антреприза в Клубе милиции как-то быстро завершилась, а новых инициатив пока не предвиделось.
Мы продолжали встречаться в компаниях, нередко и у меня дома, но общего дела как-то не вырисовывалось.
Как я понимаю, в этот период, включавший и наше двухлетнее пребывание в Куйбышеве, и вплоть до отъезда в Америку, Гена занимался какими-то отдельными работами, снимался в кино. Помню, например, его спектакль «Человек из подполья» в каминном зале ЦДРИ. Так или иначе, обстоятельства нас развели и встречаться мы перестали.
Память о Гене переполнена множеством актёрских впечатлений вмеремежку с дружескими. Нигде не смог найти, например, сочинённый им, глубоко личный, саркастический стихотворный монолог «Нос» – некоторое подражание Сирано де Бержераку, но совершенно самостоятельный опус. Он иногда очень впечатляюще читал его в компании.
На какой-то из вечеринок дома у Гены с участием студийцев-любителей, одному из них стало плохо с сердцем. Ни помедлив ни секунды, Ялович решительно приступил к массажу, и через несколько минут приступ прошёл. Сам он, страдавший от этого же недуга, справиться с ним в конце концов не смог.
В другой раз, в доме Жоры Епифанцева разговор зашёл об альпинизме. Присутствовавший за столом Высоцкий только что вернулся со съёмок «Вертикали» и был переполнен восторгом перед эти занятием. И Гена, со свойственным ему авторитетом (и глубоко спрятанной ёрнической иронией) ставил на место зарвавшегося романтика, объясняя, что только тупые бездельники могут с такой лёгкостью и отсутствием смысла подвергать свою жизнь смертельной опасности. Он обладал сильным актёрским даром, Гена Ялович и несомненным чувством юмора, так что мог запутать и Высоцкого. Яростный спор продолжался некоторое время, пока Володя не осознал, что все вокруг едва удерживаются от смеха.
Я думаю, что для самого Геннадия Михайловича жизнь оказалась полной нелегких и неутешительных переживаний. Но сколько раз я мысленно ни обращаюсь к нему, в памяти, неизменно встаёт образ сильного и светлого человека – Гены Яловича.