огарок глаз вытекал на письменный стол;
зубы скалят свободу во внутрь,
под язык, каплями в печень,
утро, что обещало вдох-выдох,
а может проснуться в транзите?
из Москвы ленивыми сапогами
и в Питер, сквозь красную буровую
шпилями в грязное небо,
вагоны гаснут, как
старуха из мха
со счётом процентов,
бусины катятся в нить из нутра
на раз я делают шаг,
на два
прыгаю громко
на самую толщу
ям и шакалов
слюной и осколком
жёлтых янтарных
лезвий,
торчащих из пасти, -
в них заглянуть
и можно смело бросаться
в погоню за Смертью
вагоны торчат
массой хитиновых тканей,
плацкарты звенят, они белые лампы
скорость несёт куски мяса,как дрозд,
на верхней и узкой, я так засыпаю,
бессонница тает
куриным бульоном в зрачках,
рык фонарей обнимает
древесные кроны распятием,
но я больше не слышу
терновых хоралов тонкие песни
мне снится не поезд, а племя,
огромный дикарь, фазан-исполин
ногами руками бросаясь в костры
танцует фламенко наскальных теней
живописцем, огромные бивни и девы
трясутся,
я рядом
пускаю в забвение тело
и легкость,
как в сладкую вату
ребёнок
язык
мягка красная плоть
рвется под длинной
разбитой на ямы луной,
щеки надутых перьями стай
на юг улетевших всех птиц
и племя беснуется вновь
пока поезд - огромное тело
кудрявых стальных перепутий звенит
скользя по рекам, мостам
лебедь не может взлететь,
замёрзшее озеро так глубоко
руки-костяшки, сжимаю подушку,
и мокрые простыни слёз,
любовь это грёзы из дыма
всех городов
и заброшенных изб
в которых юность застряла
кривым черенком;
племя беснуется,
и все плевки
это кратер и лава,
танец - дикая кошка
с змеиным хвостом,
летит в неизвестное Я
дождем первобытная капля
и поезд когда нибудь,
жду, что прибудет
к нужной мне станции,
и знаю, объявят,
удастся проснуться,
не закричать
окинув костьми все койки и лица
покрытые тенью
размазав границу
меня и чужого
оставив слова
и доев тишину
скрип лезвий колес, я вырву из сна
своё старое имя,
и пора выходить,
уже нужная миля
станция из Пустоты,
как пейзаж рисовал
на небе кометы
из всей высохшей тьмы.