Небо моё, незнакомо, как вестник, как птица,
Верхнее солнце и нежные ветви твои…
Мне бы родиться, мне хоть бы ещё раз родиться
В белую рощу, в которой поют соловьи.
Так предначертано, по расписанью, как поезд,
Своды откроются, сколько себя ни вини,
Сам не напишешь свою окаянную повесть,
Сам не озвучишь прошедшие в сумраке дни.
Эти же дни, но отчётливей, громче и суше,
Словно поленья степного лихого костра,
Так обжигают твою неспокойную душу,
Будто бы жизнь не окончилась только вчера.
За парапетом, где плещутся воды седые,
За горемычностью старых изогнутых крыш
В небо шагают попарно твои рядовые.
Только глядишь. И не можешь сказать. И молчишь.
Только ли имя, иль просто отрезок на карте?
Только ли свойство – иль неба отбитый кусок?
Чётко, как строки, как ноты не сыгранных партий,
Ветви берёз осеняют собою песок.
Мы не умрём – это только начало исхода.
Теплится в юрте огонь как осколок зари.
Это не музыка, это негромкая кода…
Цепью бегут вдоль дорог фонари, фонари.
И зачеркнётся, как будто и не было вовсе,
И отзовётся по-новому в кроне твоей –
Жёлтая осень, весёлая жёлтая осень –
И запоёт неурочно тебе соловей…