****
Ночь раскатывает тесто,
густо сыпет звёздный мак.
Всё немножечко гротескно
для досужего ума.
Спит помещик Бенедиктов,
спит корова у реки,
спит мужик — такой же дикий,
как иные мужики.
Спит принцесса на комоде —
без бобов и без руля:
парусам на Чёрном море
алым шёлком воссиять.
Лишь Татьяна поневоле
то читает "Nevermore",
то глядит в пустое поле,
то опять строчит письмо.
То ногою мяч отбросит
в набежавшую волну,
где мертвец намедни в восемь
безнадёжно потонул.
Дни бегут как санитары —
всех по койкам разбирать.
Ночь закроет утром бары,
где гудит мирская рать.
И неделя нас поделит
на «возможно» и «всегда»,
и грустит на нежном теле
синеглавая звезда.
Что наколота, как мошка,
для чего — ищи-свищи,
Рубит город на окрошку
дни, дворы и этажи.
Встал помещик Бенедиктов,
от Татьяны ждёт письма-с.
В новостях отметил диктор
интерес народных масс.
Вот кукушка с новым соло,
а за ней — цыганский хор.
Вот Онегин с Ленским в ссоре
из-за ножек и стихов.
От сюжета жди подставы,
но героев - погоняй!
Чувств проснулись санитары
и выходят из меня.
Разухабистый и пылкий,
как женитьба Фигаро,
город вертит в кофе вилкой,
коли с ложками - зеро.
Прибежали в избу дети,
жрать хотят, ревут, орут.
Вот проснулись президенты,
словно лошади в хлеву.
Вот обдолбанный будильник
глаз продрал, затем второй,
Едет свадьба тили-пили,
исчезает за горой.
Таня спит, никто не плачет,
все работою полны,
по вселенной скачет мячик
с диким визгом от волны.
Я сижу, пряду ушами,
ворошу молочный дым
между звёздными мышами,
что по норам — до среды.
Мир прекрасен как подсказка,
если вовремя всерьёз
открывает Таня глазки
в миллионе алых роз.
И, одетый как Bandito,
но душою - соловей,
горд помещик Бенедиктов
креативностью своей.
На секунду город встанет,
словно лист перед травой,
скажет: «Ить, везука Тане!...»
и ушпарит, деловой.
Дочитали вы недаром,
чтобы ясно отличить,
если путник запоздалый
к вам в окошко постучит.
Но пока — прогнозы эти
бесконечно далеки:
спать легли коровы, дети,
няньки, кружки, мужики.