В Москве девяностого года
мы были чисты и пьяны.
Кипели сирень и свобода
в бездонной кастрюле весны.
Поток наш был пёстр и неистов,
любых революций мудрей,
от чёрных знамён анархистов
до флага российских царей.
Срывал нам и крыши, и флаги
тот ветер, что в мае не спит.
Мы пили свободу из фляги,
как плохо разбавленный спирт.
Угрюмая нищая тётка
о чём-то вещала, крестясь.
Слова её тихие кротко
ложились в подсохшую грязь.
Она там была талисманом,
умевшим смешить и терзать.
Как будто Россия сама нам
пыталась о чём-то сказать.
Мир старый отпал, как короста
и стоя в начале пути,
не ведали мы, как непросто
путём этим новым идти.
В Москве двадцать первого года
опять распустилась весна.
Искрится на солнце свобода
в бокале плохого вина.
Я выпью её без остатка,
до скрипа зубов о стекло.
И станет мне больно и сладко.
Себе молодому назло.