1
Вняв тем, кто лист божественному слогу
Подставив, жизнь свою отдал стихам,
Я постигал науку понемногу
Сложенья строф. И вот уже я сам
В столь неприветный к сим стремленьям век,
Исполнен перед будущим отваги,
Доверив мысль всё терпящей бумаге,
Шептанье муз «Не начинай!» отверг.
Когда в словах нет силы сокровенной,
Несущей разум, вложенный в уста,
Жизнь этих слов кратка, а смерть – мгновенна.
Они не стоят чистого листа.
Они приходят и уходят вновь.
И всякий раз пусты они и тщетны,
Бессмысленны, бездушны, безответны,
Как падшей девы лживая любовь.
Как тот, кто храм иль крепость воздвигает,
На камень камень бережно кладёт,
Их меж собою глиною скрепляя,
Так я, не торопя событий ход,
Ступени-главы повести моей,
Несущей слово о Семирамиде,
Подобно величавой пирамиде,
Упрямо вывожу рукой своей.
И вот уже седьмой уступ намечен.
Его ещё мне предстоит возвесть.
Но чувствую, что будет он не легче,
Чем мной уже воздвигнутые шесть.
О, время! Ты – мой неподкупный враг!
Как воды горных рек, столь скоротечно
Стремленье дней, бездушно и беспечно.
Успею ль я пред тем, как кану в мрак,
Закончить этот труд, что скрашен рифмой,
И ограниченный размером строф?
Не мёртво ли рождённым станет стих мой,
Как множество других моих стихов?
Каким бы сложным ни был этот путь,
Его пройти я всё-таки обязан,
Соблазн одолевая раз за разом
В греховный омут мысли окунуть.
2
Под скрип двуосной крытой колесницы
В дозорном растянувшемся строю,
Идущем в Ниневию, две девицы
Вели беседу тихую свою.
Когда бы мы не знали, кто они,
То вряд ли нам пришлось бы усомниться,
Что это две подружки иль сестрицы,
Всего лишь бросив краткий взгляд на них.
Уже теплом небесное светило,
Взошедшее в полуденный зенит,
Долину Тигра щедро одарило,
И воздух, раскалённый им, звенит.
Всего лишь день дозорного пути
От ниневийских врат их отделяет,
Где их иные судьбы ожидают.
Всего лишь день осталось им пройти.
Покуда путь их приближал к столице,
Возможность время даровало им
Неспешным разговором утолить свой
Друг к другу интерес. Пером своим
Я опишу, о чём беседа шла,
Сокрытая навесом колесницы,
Доступная лишь этим двум девицам.
И так Семирамида начала:
«Коль скоро было случаю угодно
Свести нас этой ночью, так скажу:
Ивтея, ты по-прежнему свободна,
И силою тебя я не держу.
Зови Семирамидою меня.
Оанн – мой муж. Наш путь лежит в столицу.
Заполним время, сколь он будет длиться,
Беседою. Коль спутница моя
Мне в этой малой просьбе не откажет,
Мы скрасим день. И каждая из нас
Пускай свою историю расскажет.
И пусть правдивым будет тот рассказ.
Когда в тебе стремленья нет к тому,
Я на своём настаивать не в праве.
Кто может душу вольную заставить
Не подчиниться сердцу своему?
И всё же, я прошу тебя, Ивтея,
Не отвергай, пожалуйста, мой труд.
Поверь, сколь расположена к тебе я,
Столь не отыщешь ты подобных тут.
Так что ж тебя тревожит до сих пор
И не даёт душе твоей открыться?
Дабы помочь тебе раскрепоститься,
Историей своей наш разговор
Продолжу я. И слух твой не устанет –
Не столь полна событьями она.
И если не считать тех испытаний,
Что выпали в младенчестве, скучна
Она тебе покажется. И всё ж,
Не хоронить же время нам в молчанье.
Мы избежали участи печальной.
Ни смертоносный лабрис твой, ни нож,
Которым я была уже готова
Пронзить себя, не отворили кровь.
Так что же ты молчишь? Скажи хоть слово!»
И та в ответ ей: «Разве не любовь
Родительская берегла тебя
В младенчестве, о коем ты сказала?»
«О, милая моя, когда б ты знала,
Что воспитавшая меня, любя, –
Не та, что под своим носила сердцем,
Слова мои б ты верно поняла.
В лесу была я брошена младенцем
Той, что меня когда-то родила.
А кто она – признаюсь, что сама
С трудом поверить в это я способна.
Богиня, что когда-то бесподобной
Красою многих бы свела с ума,
Давно рассталась с чарами своими,
И мерзкий вид навеки обрела.
Деркето… Слышала ль ты это имя?
Месть Афродиты такова была».
«За что же месть? – Внезапный интерес,
Заслушавшись, Ивтея проявила. –
Какой же грех Деркето совершила
Пред той, с кем ложе разделял Арес?»
И так Семирамида отвечала:
«Постыдна матери моей вина
Пред той, которой колыбель качала
Морская белопенная волна
Киферских вод. Как трудно говорить,
Клеймённою чужой виной, об этом!
Но что тут изменить? Я – дочь Деркето,
Сколь ни хотела б я о том забыть.
Храм Афродиты, осквернённый ею
Безумством буйных оргий, был отмщён
Рожденьем той, кто пред тобой, Ивтея,
Что Пантеон богов позором счёл.
Такая мать мою постигла месть.
И, от меня избавиться желая,
В дремучий лес отнесена была я
Утратившей свою навеки честь.
Погибели моей или спасенья
Она желала в тот безумья час?
Укрытая лишь лиственною тенью,
Убереглась бы я от хищных глаз?»
«Но как же ты смогла спастись тогда?
Сумел бы противостоять такому
Младенец? Диким зверем атакован,
И воин устоял бы не всегда!»
«Людская так устроена природа:
Стирает память то, что человек
В начальные свои проходит годы. –
Семирамида молвила в ответ. –
Всё это знаю я из уст Марьям,
Что матерью приёмною мне стала.
И хоть она меня и воспитала,
Спасением я всё же голубям
Обязана своим. А имя это
Мне дал приёмный мой отец Симасс.
Теплом их белых крыльев я согрета
Была в холодный предрассветный час.
Росою жажду утоляла я,
А пищей были мне кусочки сыра,
Что стая голубей мне приносила.
Ты видишь эти перья у меня?
Их в благодарность я ношу поныне
За их заботу обо мне. Ещё
Хвалу свою я возношу богине,
Что не свела за грех Деркето счёт
Со мной, поняв, что нет моей вины
Ни в чём пред ней, и не во мне сокрыта
Угроза той, чьё имя Афродита,
В чей храм врата мужам затворены.
Ты хочешь знать, как спасена была я?
Тот сыр, который приносила мне,
Чтоб утолить мой голод, птичья стая,
Пустил по следу пастухов за ней.
Они меня среди травы густой
Нашли в лесу, и отнесли в селенье,
Где люди жили. Таково спасенье
Моё. В семье я выросла простой,
Ни роскоши не знавшей, ни богатства.
Свой дом не покидавши никогда,
Из рода в род они, храня уклад свой,
Пасли в долине царские стада.
И там приют я милый обрела,
И ласку материнскую узнала.
И та, что новой матерью мне стала,
Немало подарила мне тепла.
Она мне и поведала, Ивтея,
О том, что рассказала я тебе.
Я поделилась тайною своею.
Расскажешь ли ты о своей судьбе?»
И та в ответ ей: «Чем же объяснить,
Что тайна эта стала ей известна?»
«И здесь с тобою оставаясь честной,
Не стану это от тебя таить.
Не знаю я, поверишь ли ты в это,
Но то, что я скажу тебе сейчас,
Открыто той, чья многими воспета
Божественная красота не раз.
Она, к Марьям явившись в час ночной,
Ей тайну моего происхожденья
Открыла. И чудесное спасенье,
Случившееся некогда со мной,
Она своей заботой объяснила,
Внимая просьбе тех, кого Ану
Посольством снарядил к ней, что просило
Её месть за Деркетову вину
От бедного младенца отвести.
Лесным ли зверем, голодом убита
Могла я быть тогда. Но Афродита,
Дабы меня от гибели спасти,
Дала наказ свой голубиной стае
От голода и холода хранить
Меня. Тогда же, долг свой исполняя,
Кормилицу они мне заменить
Смогли… Теперь ты знаешь про меня
Не меньше тех, кого на этом свете
Мне нет роднее. И в твоём ответе
Взаимность отыскать надеюсь я».
3
«О, госпожа! – промолвила Ивтея, –
Всё то, что я услышала сейчас
Из уст твоих, подвергнуть я не смею
Неверию. И всё же, твой рассказ
Для слуха моего, как миф, звучит.
Да и самой тебе о том известно –
Со слов тебя взрастившей, если честно.
Но пусть навек мой голос замолчит,
Когда скажу я, что тебе не верю.
Деяния богов для нас порой,
Приобретенье то или потеря,
Непостижимой кажутся игрой.
И всё ж, судеб вершители – они!
Им прекословить, их перечить воле –
Себя готовить к незавидной доле.
И люди в этом – вовсе не одни.
Вчера я потеряла тех, кто дорог
Мне был всю жизнь. Никто их не вернёт!
И боль в моей душе ещё не скоро,
Залеченная временем, пройдёт.
Видать, судьба народа моего
Неумолимо близится к закату.
И жёны, в битвах славные когда-то,
Не сберегли сей славы торжество.
Над многими из малых пантеонов
Стоит Олимпа грозный Пантеон.
Там дал начало роду амазонок
Воинственный Арес, чей сын-дракон
Его же зятем – Кадмом – был убит.
Но прежде, чем Гармонию в невесты
Тот взял себе, от тайного инцеста
Она премногих дочерей родит.
Меж Ирисом лежит и Фермодонтом
Земля, где боги поселили их,
Чей северный предел Эвксинским Понтом
Омыт, дарящим шелест волн своих.
Там начиналось царство тех, над кем
Лисиппа, дочь первейшая Ареса,
Имела власть от Смирны до Эфеса.
Там Фемискира, градом на реке
Поднявшись, названа была столицей.
Там начинались многие пути
По землям Ойкумены, чьи границы
Не всякий из героев мог найти.
И всё ж, от Беотийских берегов
До берегов степного Танаиса,
От Иордана до Мармедалиса,
От Греции до Загросских хребтов,
На скифском побережье Меотиды,
Начало дав сарматским племенам,
Под сенью вечно юной Артемиды,
Что и поныне благосклонна к нам,
Мы были теми, кто наводит страх,
Кого страшился не один правитель.
И обращённый в рабство победитель,
Ещё вчера с усмешкой на устах
Торжествовавший на пиру победном,
Коленопреклонённо умолял
О милости к себе. Но, жалом медным
Сражённый, он навеки умолкал.
В гордыне не расслышав вещих слов,
Свою погибель Троя обретала.
Толпу, что в город свой Коня впускала,
Пророчество Кассандры не спасло.
На ту войну Охотницей великой
Был призван мой народ. Но – проиграл.
Ворвалась смерть ордою многоликой
В уснувший город, словно мощный вал,
Где всё сжиралось пламенем огня
За непокорность, всюду ужас сея.
Так изменила хитрость Одиссея
Исход войны. Троянского коня
Мы помним и поныне. Дар эллинов
Царю Приаму погубил его.
И жертвою напрасной гибель сына
В итоге безрассудства своего
Он сделал. Царь Микен возликовал
На пепелище Трои побеждённой –
Разграбленной, разбитой и сожжённой,
Как на поверхность вышедший Нергал.
Минула та война, а вместе с нею
Ушла и та, что наши племена
В сражения вела, – Пентесилея.
В той битве Ахиллесом сражена,
Она, как многие из тех, кто с ней
Пришёл на помощь осаждённой Трое,
Прославила себя последним боем,
Как Гектор, жизнью жертвуя своей.
Победу тех, кто прибыл из-за моря
С отмщеньем за Парисову вину,
Никто из побеждённых не оспорил.
И помнит мир Троянскую войну –
Как хитрости над силой торжество.
Для тех, кто глух к словам своих пророков,
Бесценным будет пусть она уроком
И данью безрассудства своего.
Так город обессмертил своё имя,
Что ныне мёртв, разграблен и сожжён,
А те, кого я предками своими
Зову, немногие из славных жён,
Принявших бой у неприступных стен,
Кого мечи и копья не сразили,
Кого данайцев стрелы не пронзили,
Кого не поглотил позорный плен,
Свои пути к востоку устремили,
Оставив поле брани, где они,
В бою не отступив, не победили,
Но и не пали жертвами резни,
Постигшей город, что был обречён
Уже тогда, когда открыл ворота,
Впуская внутрь Эпееву работу,
Чей труд был лютой смертью начинён…
Потомки их потомков – наше племя.
Нас разделяют многие года.
Казалось, раны те, что лечит время,
Уже зарубцевались навсегда.
Больших побед не знали мы с тех пор,
Но также мы не знали поражений.
И вот исход вчерашнего сраженья,
Как лабрис мой, что с двух сторон остёр,
Вскрыл эти раны, обнажив обиду,
В печаль меня повергнув… Вот что я
Могу сказать тебе, Семирамида,
Заступница и госпожа моя.
Зачем же ты, не устрашась того,
Кто верною зовёт тебя женою,
Кто был готов расправиться со мною,
Свой меч занесший над моей главой,
В твоём шатре его остановила?
Зачем своею просьбою к нему,
Которой внял он, жизнь мне сохранила,
Переча тем супругу своему?
Что хочешь ты? Покорности моей?
Что ж, я своё признала пораженье.
А может, ждёшь ты рабского служенья
Тебе в твоём дворце премногих дней?»
4
«Не для того от мрачных недр Аида
Тебя я в эту ночь уберегла, –
Ей молвила в ответ Семирамида, –
Чтоб причинить тебе не меньше зла
Судьбой рабыни, о которой мне
Ты говоришь, о милая Ивтея.
Такой судьбы порой и смерть милее,
И жизнь такая не в большой цене.
Не видела я рабства, и не знала
Я тех несчастных, чей удел таков,
Чья воля ограничена металлом
Позорных и пожизненных оков.
И ты не будешь узницей моей,
Коль службу мне сослужишь доброй волей.
И нынешняя боль последней болью,
Клянусь, в судьбе останется твоей.
Я вижу, ты, хоть мы равны годами,
Уже богата опытом весьма,
В боях приобретённым и трудами.
Мой опыт пред твоим – как будто тьма
Пред светом. Поделиться им прошу,
Чтоб я насытить девственный свой разум
Смогла, благодаря твоим рассказам.
Покуда этих знаний не вкушу,
Боюсь, что я столкнусь с трудом немалым
Мне в этой жизни многое понять.
Ведь из того, что ты мне рассказала
Уже сейчас, мне сложно всё объять.
Сколь много ты мне назвала имён,
Событий, стран в одном своём рассказе!
О, как же этот мир многообразен!
Как он жесток! И как прекрасен он!
Но о каком дворце ты говорила?
Ужели полагаешь ты, что мне
Судьба моя настоль благоволила,
Что зрит меня с царями наравне?» –
И смех при тех словах ей овладел.
На что Ивтея так ей отвечала:
«Когда бы ты, Семирамида, знала,
Какой тебя ждёт в будущем удел,
Слова мои восприняла б иначе.
Я знаю то, чего не знаешь ты,
Что от тебя пока что время прячет,
Как прячет снег весенние цветы.
Сражение, что проиграли мы
Минувшей ночью, не было случайным.
Но стал его исход для нас печальным
Лишь потому, что воле силы тьмы
Поддались мы, оракула послушав,
Живущего на склоне той горы,
Что, некогда вершину вниз обрушив,
Взметнула в небо адовы пары.
Он к нам воззвал чрез своего гонца,
Пришедшего к шатрам походным нашим.
И ту, кто был средь нас по чину старшей
Тот ввёл в обитель тёмного жреца» …
5
…Оракул начал так: «Боль Вавилона
Уже близка! Уже идёт она –
Та, что была в предместьях Аскалона
Опальною богиней рождена.
Я вижу это! Имя мне – Декар.
Я – древнего потомок Еврипила,
Которому небесные светила
Явили час, чтоб нанести удар
По цитадели гордого Приама,
Хоть тот в осаде город отстоял.
Но меч Неоптолема в стенах храма
Несчастного безжалостно заклал.
Пустой ли звук провидцев речь для вас,
В ком кровь течёт воительниц отважных?
Уподобляясь тем, кому не важен
Лаокоона крик, Кассандры глас,
Не ту ли участь примет ваше племя,
Что выпала троянцам в той войне?
Пророки, заглянувшие сквозь время,
У власть имущих не всегда в цене.
Ты – Гельседера. Так тебя зовут.
Такое имя ты с рожденья носишь.
Я знаю всё, о чём меня ты спросишь.
Но не затем ты пребываешь тут.
Я буду молвить. Ты же – будешь слушать.
Внимай моим словам и не перечь!
Уже явилась та, что будет рушить.
Её остановить твой сможет меч!
Она – твой враг! На ассирийский трон
Она взойдёт не честно, не по праву,
И так расширит Нинову державу,
Что та поглотит гордый Вавилон!»
И молвила Декару Гельседера:
«Скажи, твоя какая в том печаль?
И почему слова твои на веру
Должна принять я?». Он же отвечал:
«Не льют елей оракула уста.
Плох тот провидец, что исполнен лести.
И я с тобой предельно буду честен,
Как гладь воды зеркальная чиста.
Наступит время – и свои короны
Склонят пред нею многие цари.
Не избежать сего и Вавилону. –
Оракул амазонке говорил. –
Мир этот ждёт великий передел!
И твой народ там не обрящет счастья,
Гонимый и презренный новой властью.
И незавиден будет ваш удел.
Когда триеры греческой армады,
Дабы вернуть спартанский бриллиант,
Отчалили от берегов Эллады,
Им девять лет войны предрёк Калхант,
В своём виденье увидав змею,
Сожравшую с её потомством птицу.
Так я увидел хитрую Лисицу,
Что жертву ищет первую свою.
Едва убив её, она вонзает
Свои клыки в другую, чья душа
Покуда плоть несчастной покидает,
Глаза Лисицы к третьей уж спешат.
На непокорных обратит свой гнев,
И превзойдёт в нём множество тиранов
Она, взойдя царицей самозваной
На трон, что ею убиенный Лев
Уступит безрассудно ей на время,
Любовью ослеплённый к ней такой,
Что позабудет о своём гареме,
Утратив и рассудок, и покой.
Так сделай то, о чём взываю я,
Ты, Гельседера, дщерь того народа,
Что знает цену жизни и свободы.
И пусть сразит Лису стрела твоя!»
6
«Могла ли я предположить, что кто-то
Так возжелает гибели моей?
Ты говоришь, что знаешь, где живёт он?
Держи то место в памяти своей.
Мы позже место это посетим.
Ещё не время ввязываться в драку.
И если он – воистину оракул,
Пускай займётся будущим – своим.
Оанн – не царь, а стало быть, царицей
И мне не быть. Пророчеству тому
Уже затем не суждено свершиться.
Пусть будут боги судьями ему,
Когда они виденья эти шлют
Таким, как тот, кто вас на смерть отправил.
Лишь время по местам своим расставит
Событья те, что в будущем нас ждут.
Всё то, что ты сейчас мне рассказала, –
Семирамида продолжала речь, –
А также то, чему и ты внимала,
Должны с тобой мы в тайне уберечь».
Последний день их дальнего пути
Уже зачал вторую половину,
Когда на горизонте город Нина
Величием их взоры захватил.