Надевай же рубаху родную и радуйся.
И не рви почём зря. Тебе в ней ещё париться.
Истекает душа в пересохших оазисах.
Только пот и спасает от боли и хаоса,
а не бег возле стула нон-стопом под музычку,
олимпийство нехватки кайфов и излишества.
Каждый день – тот же город и то же владычество.
Только новое небо крадётся по улочкам…
"Не ищи его, - смерть говорила участливо. –
Оно в сто раз пугливей тебя, одинокого".
Он лишь вытер испарину слипшимся воротом,
сел на стул и продолжил с улыбкой и красками…
Не герой и не враг. Не сдавал. Не был гнидою.
Но не смог разобрать лейтмотив конкуренции.
Имя будто сменили на номер в Освенциме.
Он остался один, с пустотой и обидами…
Если терпишь ещё, то поймёшь песню ворона,
за окном день и ночь об ушедшем кричащего.
Не ведись! Песня самая ненастоящая.
А замена найдётся паршивому номеру…
… Стул пустой. Никого. Но картина дописана.
И рубаха комком на полу, вся изорвана.
Только небо, чистейшее небо над городом…
Что-то липнет к груди с новой силой и смыслами.