раз в молитвенно сложенных крыльях птенца
больше страха, чем веры в возможность летанья,
остаётся чуть слышное веянье тайны,
окормил его нежностью сам тициан,
созидающий жизнь на задворках веков,
облачающий в плоть невесомое слово,
голубь пойманный, птица в руке птицелова,
мальчик глупый, воркующим зовом влеком,
заключая в объятья неведомый мир,
остаётся навеки в клети отчужденья
с безответным птенцом, разорвать наважденье
он не в силах, и тянется тягостный миг.