Тяжёлый снег структурно был сравним,
по мнению жены, с оконной ватой.
Капустный запах был солоноватым
и сильно замедлял работу лёгких.
Жена кричала в трубку: "Быт - за ним,
но он не правит нашим батальоном
и с возрастом совсем не матереет:
с Андрюшей возвращается с "зарниц"
и ставит сапоги на батарею".
С продбазы ты притаскивал горох
и очень редко - скумбрию в томате.
Жену порой отчитывал: ты - мать им,
а Вася ходит, словно голодранец.
Семья была большая - пять голов:
один другого громче горлопанил
и всяк был предыдущего рыжее.
Но благо всем нашелся уголок
путём арифметических решений
в наёмной коммуналке. Много раз
обедали картофелем в мундирах.
Жена, поплакав, фыркала "мудила!"
и после - не давала больше года.
На взбучку ты, конечно, был горазд,
но видел брата Ольги - Большакова
Серёгу, кабинетчика. С грошами
ты был ему не ровней. Пить с горла
с кувшином и цветочными горшками,
ты бегал без компании в лабаз,
но врал жене уверенно: "Мы - с Колей!"
Жена душилась "Красною Москвою"
(от запаха ползли спиной мурашки).
Ты столько раз пытался на словах
подвигнуть её женственность "мы раньше...",
но чаще разражался глупым спичем.
Подчас тошнило Валю - ты совал
в безгубый рот обломанную спичку -
народное лекарство - и молил,
чтоб девочку не вырвало в трамвае;
как мантру проговаривал "ты мать им!";
воспитывал, но был к ним справедливым.
Как многие, вы жили на мели.
Добро в конечном счёте стало лихом,
но ты шептал на ухо спящей жёнке -
мне жаль, что эти дети не мои! -
и залпом пил припрятанную жжёнку.