Год воды был предельно туманным:
Я сидел в коммунальной дыре
И сырую пил воду из крана,
Забывая о джинне во мне.
Обречённо уткнувшись в колени,
Безыдейно смотрел в никуда,
И сливался на фоне растений,
И меня обтекала вода.
А я ждал, я сидел в паранойе,
Влагу воздуха жадно лакал.
Засыхал, превращался в алоэ,
Но туман мне увянуть не дал.
И я звал ледяную принцессу,
Но боялся в глаза ей смотреть.
и я думал, что то был год смерти,
И я думал, что вот она - смерть!
И копал себе яму поглубже...
А вот так проходил год огня:
Я пил водку с кокосовым пуншем,
И себя на другого менял.
Увлеченно уткнувшись в объятья
Моей новой princesse de feu,
Я лежал на двухспальной кровати,
Предаваясь всем телом огню.
А затем, на советском балконе,
Озаряя светилами ночь,
Я *** рисовал ей в альбоме
И себе не пытался помочь.
Заливал себе в глотку виски,
И ласкал её fleur-de-lys,
И я думал, что то был год жизни,
И я думал, что вот она - жизнь.
А вот так проходил год воздушный:
Я на третьем сидел этаже,
И пил кофе в заляпанной кружке,
И вконец позабыл о душе.
Обреченно уткнувшись в бумаги,
Я писал государству статьи,
Улыбался гадюкам и жабам,
И совсем не крутился с людьми.
Забивал пресс-релизами уши,
Эксклюзивами мазал глаза,
Мне казалось, что год воздушный
- Моя взлетная полоса,
И что я постоянно взлетаю,
И что ждёт меня долгий полёт,
Что принцесса очередная
Никогда от меня не уйдёт.
...Я ей щедро заказывал пиццу,
И болтал с ней о том и о сём,
И считал себя важною птицей,
Но был птицей-секретарём.
Я был вечно куда-то записан,
И как зоб, раздувал конформизм.
И я думал, что то был год жизни,
И я думал, что вот она - жизнь
А потом опустился на землю.
И вот так проходил год земли:
Я пил чай с ежевичным вареньем,
И отстирывал йогой мозги.
Беззаботно уткнувшись в подмышки,
Я вертелся на твердом полу
И читал индуистские книжки
И рассеивал разумом мглу.
Распевал с боддхичитами мантры,
Ударяя булавами в гонг.
Издавал свою "Чай да Лаванду"
И считал, что во мне живёт бог
Я нирвану обрёл в индуизме.
И запрятал её в чайный лист
И я понял, что то был год жизни,
И я понял, что вот она - жизнь.
Но мне этого было мало
И я с Богом вступал в войну.
И тогда наступил год металла,
И я вскоре покинул страну.
В год металла, в железной Европе
Я сидел в деревенском цеху.
И пил черный заправочный кофе,
И придумывал боли в паху.
Полусонно уткнувшись в детальки,
Я рассовывал их по мешкам,
Закарпатские слушая байки,
Про заразный британский штамм.
Возвращался пешком в дормиторий
И полночи пытался заснуть,
Молдаванские слушая споры,
Не пытаясь угадывать суть.
И во снах мою душу бросало,
В год воды, в год огня, а затем
В год воздушный, земли, и металла,
И везде за мной пряталась тень.
И повсюду мерещились черти,
Голова поседела на треть.
И я думал, что то был год смерти,
И я думал, что вот она - смерть
Но в год смерти, в дождливое лето
Я сидел на холодной траве,
И соленые ел сигареты,
Вспоминая о джинне во мне.
***
Шёл к концу славный год обезьяны,
Я сидел за банкетным столом
Неизвестного мне ресторана,
Как я помню, на 28-ом.
Я вливал в себя рюмку за рюмкой,
И играл с одногруппницей в Го,
И все лез ей руками под юбку...
А в двенадцать я встретил Его.
Он был заперт в холодной бутылке
Среди розовых спрятанной вин,
Подаваемых вместе с оливками
- кем-то проклятый запертый джинн.
А я выпил вино из бокала
И почувствовал джинна в себе,
И тот час загадал два желания:
Показать мне и жизнь и смерть.
И прижал свою руку к сердцу,
И тогда наступил год воды.
И я думал, что то был год смерти,
И не знал ещё всей беды.
И сегодня, в дождливое лето,
Я сижу на холодной траве,
И соленые ем сигареты,
Вспоминая о джинне во мне.
А моя дорогая принцесса
Избегает в глаза мне смотреть.
И я знаю, что это - год смерти,
И я знаю что вот она - смерть.
И держа свою руку на сердце,
Я вновь джиннову чувствую дрожь.
Я загадываю последнее,
И тот час превращаюсь
В дождь.