«Я избран. Мой особый путь –
царить средь пышного убранства,
звездою слыть, как Фредди Ртуть,
затмив керамику мещанства.
Мое пристанище – Версаль,
твоё – квартирка-замухрышка,
я безупречен, как хрусталь,
тебя ж преследует одышка.
Ведь тот усатый остолоп,
что всё нутро бачка излазил,
хоть и сдержал с трудом потоп,
тебя, по-видимому, сглазил.
Ты стал капризен и сварлив –
слышны отчаянные всхлипы,
подозреваю: сломан «слив»,
плюс наркотические трипы.
Апофеозом в них – дыра,
что остается после смерти,
уход в извечное «вчера»
от дел насущных круговерти.
И там, в безвременье, где мрак
да монотонно стонут трубы,
ты будто слышал, как «мертвяк»
выводят их стальные губы.
Всё ж то не худшая судьба,
молва доносит: есть и «яма»,
чья жизнь в деревне так груба,
так безнадежна, в общем драма.
От этих дум в душе – мороз,
перенесемся ж в мир богатства,
ведь мой хозяин крупный босс –
скажу тебе не без злорадства.
Мой «торс» потомок изваял
царя искусств – Буонарроти,
когда тебя, упав, обнял
нетрезвый Глеб, сбежав от тети.
Покрыт я золотом, а ты –
исчадье блеклого фарфора,
впитав миазмы нищеты,
ты стал виновником засора»...
Тут мысль нежданно прервалась
тугой мошны апологета,
командный голос: «ну-ка, слазь» –
разбил идиллию клозета.
Босс арестован, скрип сапог,
возня, наручники, вопросы,
таков печальный эпилог,
засим последуют допросы...
Проходит вечность, вдруг шаги –
мелькнут погоны, работяги
увозят «випа» за долги,
не позавидуешь бедняге.
Где был «избранник», там – дыра,
на глубине ютятся трубы,
«И прахом станет мишура» –
выводят их стальные губы.