Художник Мендл Хаимович Горшман, тесть Смоктуновского.
Из книги А. Фильцера «Еврейские художники в Советском Союзе: 1939—1991. Из собрания Музея современного еврейского искусства в Москве», Иерусалим, 2008.
Художник Мендел Горшман пришел в еврейское искусство еще в двадцатых годах. Его отец когда-то был мелким служащим на смолокуренном заводе, мама, кажется, – домохозяйкой. Если бы кто-нибудь надумал написать в своей биографии, что до октябрьского переворота его отец был крупным служащим, это вызвало бы неизбежные репрессии. Мой дед, например, владевший в городе Александровске (ныне Запорожье) фотографией, а позже, в Симферополе, фотографией и синематографом, тоже писал в анкетах, что был прежде кустарем-одиночкой.
Сперва Менделе, как и все мальчики, учился в хедере. Потом в Городском училище. «В Ново-Борисове, - вспоминал он, - был художник с длинными волосами, за которым я всегда следовал на расстоянии, когда он отправлялся на этюды, и издали следил за его работой. Наблюдать, видеть, как рождается изображение – захватывающе интересно».
Оказавшись в Москве, Горшман закончил Вхутемас. Его дипломная работа - цикл литографий под названием «Местечко». В до- и послевоенный период он много занимался книжной графикой и проиллюстрировал около пятидесяти изданий, большей частью еврейских. Лучшие из его книжных иллюстраций виртуозны. Он, как режиссер, умело строил мизансцены и удачно прослеживал сюжет литературного произведения. Он иллюстрировал И. Бабеля, М. Даниэля, И. Уткина, М. Мойхер-Сфорима, Шолом-Алейхема, И.-Л. Переца, Ш. Аша, Л. Квитко, И. Гордона, Т. Гена и многих других, а также книги своей жены, писательницы Ширы Горшман. Но его акварели все же, пожалуй, интересней его книжной графики.
Горшману много раз удавалось участвовать несколькими работами в различных групповых выставках. Но сам он считал, что первая и единственная его прижизненная выставка состоялась в 1966 году, когда ему уже исполнилось шестьдесят четыре года. Его жена вспоминала: «Корни искусства Менделе Горшмана, как и у всех нас в детстве… Оттуда и его идиш, и превосходное знание местечка во всех подробностях…уходящий мир, который оставался жизнью художника и оказался смыслом его творчества».
Из «Записок поэта А. Ф.». Московские байки.
С разрешения доброжелательного читателя отвлекусь немного от нашей темы и нарисую несколько картинок из прошлой московской жизни разных лет.
Однажды к Горшману пришел возбужденный художник, назовем его Б., и стал азартно рассказывать: «Слушай, Мендел, можно заработать много денег. Я знаю место, где выдают большие планшеты с холстом. Надо углем быстро нарисовать портреты вождей. А заплатят очень хорошо, ты не сомневайся». Бедный, но гордый Мендел изругал художника и выгнал его из дома.
В доме Горшмана бывали Гофштейн* и Бергельсон*, заходили на огонек Квитко* и Перец Маркиш*, а из художников Аксельрод, Тышлер* и другие. Захаживал и Роберт Фальк. Самой дешевой едой были овощи. Шира покупала их и готовила винегрет. Голодный Фальк всегда ел Ширин винегрет и очень его хвалил. Хлеб Шира пекла сама, так выходило дешевле.
Художник Б. рассказывал, что голодный Фальк тайком от всех преподает рисование в школе. Но почему-то очень этого стесняется и тщательно скрывает. А еще он рассказывал, что зашел однажды за кулисы и увидел, как Михоэлс целует молодую симпатичную актрису. А та вовсе и не возражает.
Зимой Шира вставала раньше других и бежала в магазин занимать очередь. Она знала дни, когда с мясокомбината завозили субпродукты. Тогда можно было дешево купить коровьи хвосты или, если повезет, вымя. Все-таки получался мясной бульон, и еда пахла мясом. Семья у нее была большая. Она с Менделем, их сын Алик, одна из ее дочерей, которая родилась, когда Шира несколько лет жила в Эрец Исраэль, и муж дочери, приехавший из провинции в Москву, никому неизвестный актер. Денег он почти не зарабатывал и очень этого стеснялся. Дочь познакомилась с будущим мужем в театре. Она шила театральные костюмы, и однажды к ним в комнату, как-то боком, протиснулся, прибывший откуда-то из Сибири, и игравший в незначительных эпизодах новичок. Странно пряча руки за спиной, он сказал: «Извините, неудобно вас беспокоить, но у меня брюки, сзади…» Когда все было починено, он спросил: «Скажите, пожалуйста, а как вас зовут?». «Суламифь», – ответила девушка. «А меня Кеша, – представился бегающий по театрам в поисках ролей провинциал. – Ну, Иннокентий. Смоктуновский моя фамилия».
Когда у Шломит (Суламифь)* и Кеши родился сын, то Смоктуновский посоветовался с тестем, как его назвать. «У нас принято называть в память ушедших родственников, - сказал Мендл. - Назови его в честь моего отца Хаимом». Кеша назвал сына Филиппом. «Вроде похоже», - сказал он.
Шира все время хотела мне чем-то помочь. «У меня вышла книга, я получила гонорар и хочу одолжить вам денег». «Спасибо, Шира Григорьевна, мне не надо». Или «Я получила деньги в журнале. Давайте я их вам одолжу». «Спасибо, Шира Григорьевна, у меня сейчас есть». «Ну, купите что-нибудь. Странный человек, всем надо, а ему – нет!» Ей тяжело было жить без мужа. Ей было за семьдесят, но она решила найти шидух. Наметила кандидатуру. Моего овдовевшего тестя. Я предложил: «Приезжайте в наш музей, и я вас невзначай познакомлю». «Нет, нет, – забеспокоилась она, – не сейчас. Вначале я должна сделать зубы».
В нашей квартире в Измаилово в 1977 году я открыл Музей современного еврейского искусства. Музей просуществовал до 1999 года. Часть его собрания я передал в еврейский музей на Поклонной горе, а часть привез в Эрец Исраэль.
У Ширы тряслись кисти рук и пальцы. «Это тремор, - сказала она. – Это началось, когда Мендела не стало». Она хотела подарить нам с женой, да будет благословенна ее память, свою новую книгу. «Только напишите: «Дорогим Саше и Тане, которых я близко принимаю», а я потом подпишу. И подписала: «Верно! Шира Горшман».
А теперь нет ни Горшмана, ни Ширы, ни Смоктуновского, ни Михоэлса, ни молодой актрисы, которую он будто бы целовал. Сгинули, неизвестно где и за что, еврейские поэты и писатели, приходившие к Шире в гости.
И иногда мне кажется, что только я, одинокий наблюдатель, смотрю зачем-то в длинную подзорную трубу на давно прошедшие годы. И вижу черный воронок, дальнюю дорогу, казенный дом. Там «лежит человек вниз лицом у кирпичной стены; но не спит. Ибо брезговать кумполом сны продырявленным вправе».*
А еще я вижу много белого, много снега, большие-пребольшие сугробы.
Жил художник натощак,
он всю жизнь писал полотна,
по субботам кушал плотно,
а по будням кое-как…
Наблюдая жизнь в окно,
он, к палитре припадая,
наносил на полотно
то, что видел наблюдая…
Наносил на полотно.
А когда прошли века,
и состарились картины,
их достали с чердака,
обмели от паутины…
Но, когда прошли века…
Увы, когда прошли века.
Он в музеях, тот чудак.
Я хожу смотреть полотна.
По субботам ем я плотно,
а по будням кое-как…
А он в музеях, тот чудак…
Ведь вот в музеях, тот чудак.
***
* Шира Горшман (Кушнир), 1906, Кроки, Литва – 2001, Ашкелон, Израиль.
* Поэты Давид Гофштейн и Лейб Квитко, поэт, прозаик и драматург Перец Маркиш и писатель Давид Бергельсон были расстреляны в Москве в 1952 году. В последнем слове на суде шестидесятивосьмилетний Д. Бергельсон объясняя свою «вину» сказал: «Суть моего неизжитого национализма в том, что я был чрезвычайно привязан к языку идиш… я люблю его, как любящий сын любит мать».
* Александр Тышлер, 1898, Мелитополь, Украина – 1980, Москва. Сын столяра-краснодеревщика (столяр на идиш – тышлер) из Шклова, Белоруссия и грузинской еврейки из Кутаиси. Сейчас музеи считают за честь экспонировать его работы, но большую часть своей жизни художник бедствовал и нищенствовал. Как рассказывала мне его дочь Белла, после убийства Михоэлса в 1948 году у двери их комнаты в коммунальной квартире на улице Кирова в Москве всегда стоял небольшой чемоданчик, который отец не разрешал трогать. Когда в 1953 "кремлевский горец", да сотрется имя злодея, умер, художник рассказал, что в чемоданчике он держал вещи, приготовленные на случай внезапного ареста.
Картины и рисунки Тышлера многие годы никто не покупал. "Я понимаю, почему они меня не любят, – говаривал он. – Они хотят, чтобы я рисовал их портреты". Но "их" портретов он никогда не рисовал и на "их" собрания в Союз Художников не ходил.
В 1967 во время Шестидневной войны Тышлер целые дни проводил, прижав к уху маленький радиоприемник. "Ты должна сделать все для того, – говорил он дочери, – чтобы твой сын оказался в той стране". Его пожелание сбылось.
* Жена Смоктуновского Шломит (Суламифь) родилась в Эрец Исраэль. Фамилия ее отца была Хацкелевич. Потом мама переписала ее на свою фамилию Кушнир.
* Иосиф Бродский «Конец прекрасной эпохи».
Из книги А. Фильцера «Еврейские художники в Советском Союзе: 1939—1991. Из собрания Музея современного еврейского искусства в Москве», Иерусалим, 2008.