Я свободно разлёгся на лавке,
как бездомный скиталец какой.
Так однажды разнежился в парке
под раскидистой елью большой.
Кто же я в этой жизни? Бродяга.
Только посоха нет и сумы́,
но есть к знаниям сильная тяга
и к природе любовь, чёрт возьми.
Отделил мягкий ломтик от булки
и свинцовые веки закрыл.
Подложил я под голову руки
и на миг обо всём позабыл.
В тишине, что-то ухало вроде,
куковало в другом берегу,
ну а сам – по примете в народе –
свои годы считал по ку-ку.
И считал... И всё думал напрасно,
что не плохо бы стать мне грозой.
Или молнией круглой и красной, –
пусть бы молнией и шаровой.
Так лежал и всё мыслил потешно,
что и елью хотел бы я стать, –
чтоб в раскидистый лапник, конечно,
стало б солнце меня целовать.
Или лучше всего быть туманом, –
став бесплотным и в меру густым.
И сквозь сон рассуждал лишь об этом, –
и вот так, становился другим.
Вдруг очнулся, и был уже вечер.
И, проснувшись, крутил головой.
Как туман я был призрачно светел
и беззвучен, как блеск грозовой.