Опубликовано в г. "НГ-Экслибрис" от 11-13.8.2021г. (№8229)
* * * *
Моё средневековье / Полина Орынянская. — М.: Стеклограф, 2020. — 62 с.
«Я мимоходом здесь – из детства в никуда…»
(П.Орынянская, «Из детства»)
Даже если не знать, что Полина Орынянская родилась и живёт в подмосковной Балашихе, видно, что её стихи - это поэзия провинции. Повторимся – поэзия провинции, но не провинциальная поэзия.
Все настоящие поэты идут в своём творчестве от жизни. Потому что идти больше не от чего. Есть поэты-трагики, есть поэты-юмористы, есть поэты-философы. П.Орынянская, скорее, из последних. Но это не та философия, которая выражена каким-нибудь стихотворным афоризмом, наподобие «Умом Россию не понять…» Ф.Тютчева, не какой-нибудь голой декларацией или умствованием, выдаваемым за поэзию.
Хотя, честно говоря, жизнь, как философская конструкция, мало кого интересует. Главное таинство поэзии, подмеченное ещё А.Ахматовой: как из окружающего, из того же быта, рождаются стихи. П.Орынянская – поэт повседневности, сиюминутности, если хотите - бытовой пейзажности…Она умеет рисовать картинку, создавать настроение, умеет вписать свои стихи в течение времени, наконец.
Я возвращенец из полтыщи мест
в свой заводской посёлок, в двухэтажки,
где сохнут во дворе штаны-рубашки,
а выйдешь со двора — так сразу лес.
Дома до дыр изношены давно —
ненастьем потрошёные гнездовья.
Кусты сирени вписаны в окно.
Пятидесятый год, средневековье.
Кому — мосты и башенки… Моё —
вот эта рухлядь, ржава и щербата.
Засижена сутулым вороньём,
опять шуршит берёза в два обхвата.
На эту же берёзу между дел
мой дед глядел.
И виделось, что будет всё иным.
Но… Тот же дом.
Над крышей тот же дым.
Всё пыль, и тлен, и птичий пересвист,
застрявший между прутьями ограды…
Мне только здесь грустится так, как надо.
Здесь и помру, не чувствуя досады, —
из праха в прах, как прошлогодний лист.
«Моё средневековье»)
Поэт принимает жизнь какая она есть (как не вспомнить Владимира Кострова: «…Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова…»): не возмущается, не критикует, не плачет, не проклинает, а понимает, принимает с лёгкой печалью, с какой мы часто благодарно провожаем уходящее лето… Сборник оставляет ощущение теплоты. Ничего удивительного. Из 57 стихов - 29 о лете, летней поре, летнем настроении. Лето у автора уже уставшее; лето, как сад, ещё зелёный, но уже присыпанный пылью начавшегося увядания; лето, как символ жизни, двинувшейся, увы, всё-таки к закату… Такая оптимистическая печаль…
Уходит август на покой —
пока неспешно и с оглядкой.
Дымится нехотя и зябко
туман над медленной рекой.
Ещё отчаянно теплы
полудни в кружеве настурций.
Но стоит только отвернуться —
и лист срывается с ветлы…
Босые мальчики бегут —
ещё дороги не остыли.
Но у заборов там и тут
шары пылают золотые.
Уже не нужно суеты —
гоняй чаи, броди лениво,
срывая матовые сливы…
Дни благодатны и пусты.
Вздремнёшь — а там и пёс зовёт
гулять по сумеркам лиловым.
Ах, август, перезрелый плод,
ты рыжей птицей будешь склёван…
Над лесом тощая луна
бросает отсветы на дачи.
Трава росой под вечер плачет.
И тишина.
(«Август, дачи»)
Когда слышишь слово «средневековье», то в голове невольно всплывают замки, рыцари, крестовые походы и прочие прелести не столь давней истории. А вот личное средневековье – это всё же количество прожитых лет, исходя из гипотетических ста. Потому, что заявленные Данте 35 лет («Божественная комедия»: «Жизни срок дойдя до середины…»), всё-таки коротковаты для современного человека. Хотя и 50 лет для нашего современника пока смещены на шкале времени от середины жизни. Книга П.Орынянской приводит в равновесие это недоумение от такого срока и нежелание воспринимать его как выход на финишную прямую. Да, иллюзии уже утрачены, но силы жить ещё остались. И это делает поэту честь, она не играется со временем, не кокетничает с возрастом. Что есть, то и есть.
Зеленью пахнет, сыростью и теплом.
Травы торопятся в каждой щели взойти…
Лето становится коротко и мало,
будто с годами садится его сатин.
Всё, как обычно: осень, зима, весна…
Вдруг просыпаешься — боже, под пятьдесят!
Ах, одуванчик, беспечная седина.
Как же блаженно минуты его летят —
пухом прозрачным меж бабочек и шмелей,
жадно хмелея от крошечной высоты,
с ветром, по ветру, всё призрачней и белей,
вольно, легко, качаясь, кружа…А ты
выйдешь из дома — знакомых дорог круги,
как годовые кольца — поди сочти.
Только на лето становится всё другим.
День не торопишь, не дышишь над ним почти.
Воля твоя — и каждый его пустяк,
словно секретик, спрятал бы под стекло —
пёрышко, листик, вечерней зари медяк…
Окна раскрыты, и шторы летят, летят.
Лето, как детство, и коротко, и мало…
(«Другое лето»)
Мир сборника – это мир сохранившихся ветхозаветных советских двориков с песочницами под «грибками», раскрашенными как пограничные столбы; парой-тройкой старых корявых деревьев неясной породы; простеньких скамеек у подъездов; самодельных клумб из поставленных на уголок красных кирпичей под окнами; на одной стороне двориков - ряд двухэтажных домов с треугольными эркерами по фасаду или без, на другой – разнокалиберные сараи, предназначенные под дрова и разную рухлядь…Мир городских окраин, предместий, рабочих посёлков, райцентров, дач, садов… Много природы, простых людей и невысоких строений.
Но всё же, какой поэт без темы дороги, пути, странствия? И хотя лирическая героиня и декларирует укоренённость в свою Йокнапатофу, но иногда, судя по стихам, ветер странствий подхватывает и её. Это не абстрактное: «Я завтра уйду опять/ В туманную даль…», а вполне конкретные поездки – весёлые и бесшабашные…
Давай покажем миру фиг.
Уже докуривай, погнали!
Там полусонный проводник
(помят, с похмелья, маргинален)
притащит нам звенящий чай
и намекнёт на что покрепче.
Гуляй, рванина, вычитай
из трезвой жизни этот вечер!
На подстаканнике Ильич
лукаво щурит левый профиль.
Нам сутки в поезде пилить,
и отдыхает Кэмел-трофи.
На полустанках пирожки,
и ночь пропахла креозотом.
Во мне пускает корешки
адреналиновое что-то,
и будто эти огоньки
(вдали коровники да избы)
кипят во мне, как пузырьки.
Сыреет в воздухе, да из-за
дождя несётся товарняк,
орёт, как мартовская кошка…
А нам-то что? У нас коньяк,
и капли мызгают окошко.
И на конечной, чёрт-те где,
уже не вспомнишь даже имя.
Мы выйдем новыми, другими
в какой-нибудь Караганде…
(«Погнали!»)
А возвращение домой выглядит у поэта, как путешествие во времени и пространстве жизни. Как не вспомнить тут Ю.П. Кузнецов с его: край света – за первым углом…
Я сворачиваю за угол.
Там — дворами напрямик.
Мимо старого продмага,
двухэтажек-горемык
и цветочного подвальчика
(10 роз за 300 рэ,
продавщица тётя Валечка
с обесцвеченным каре),
мимо садика с заснеженным
пионером-трубачом,
и, конечно же, конечно же,
мимо клуба с Ильичом,
мимо школы, мимо винного,
мимо старых гаражей
жизни этой половину
исходила я уже…
Ничего тут не меняется —
уезжай ли, приезжай.
Жизнь, старуха-постоялица,
всё скрипит по этажам.
Годы сложены в поленницу.
Не найдётся ли огня?..
Ничего тут не изменится
без меня.
(«Домой»)
К кому и к чему возвращается героиня? Да всё к тому же – к своим корням, своему дому, устоявшемуся быту…
Слишком просто для мечты — тепло и свет.
Сыплет день закатные медяшки
в нашу кухню в старой двухэтажке…
Знаешь, для меня важнее нет
маминых фиалок на окне,
старенького дедова буфета…
(«Чайник на плите»)
Важный показатель качества стихов – возможность каких-то строк стать цитатой или эпиграфом. П.Орынянская не скупится на примеры. Ну, вот хотя бы на такие:
…Сиюминутность, впаянная в строку,
как муравей в кусочек янтаря.
(«Сиюминутность»)
…Тут всё — покорность року и судьбе,
и жизнь — судьбе и року вопреки...
(«Поля»)
Неужели всё прекрасно и замечательно в «Моём средневековье»? Если бы всё было прекрасно и замечательно, то это была бы уже, наверно, классика. Но, в общем-то, если покопаться, то можно найти кое-какие технические огрехи.
То вдруг вынырнет сонет, написанный вверх тормашками. Ладно, думаешь, дело автора, в конце концов, хотя... То в мирной череде катренов неожиданно втиснется в один из них пятая строка – и думаешь: это поиск какой-то новой формы, или автор просто не справился с текстом? То заскрипит звукопись: «…Как у молодого», - и возможные объяснения типа: так по-русски говорят, там есть звуковая цезура и прочая, не отменяют того факта, что все мы говорим по-русски, но не стихами, и что годится в просторечии, в стихах так и останется смешной – простите! - «какой молодого». В общем, понятно, что а) у сборника не было редактора, и б) стихотворные неустроения - это всё же, надеюсь, от полноты поэтической жизни автора, а не самоуверенное: «я – гений, мне всё можно…».
Но хорошего поэта лучше хвалить, чем бить по рукам. Стихотворение – не роман, где любой недочёт портит картину. Со стихами проще. Что-то не так? Пометили галочкой неудачную строку и читаем дальше, общая картина сборника от этого не меняется. Кто-то правильно сказал: чтобы лицо смотрелось красивым, в нём должен быть хоть какой-нибудь мелкий дефект. Хотелось бы, однако, пожелать Полине Орынянской, чтобы таких необязательных ущербных деталей в её стихах было как можно меньше. Средневековье-с всё же!
* * *