Услышьте меня, пострадавшие за других,
Вы теперь к богу ближе, и на судьбу не ропщете. —
Каково это, всё знать, прощать и любить,
Принеся себя в жертву на этой чёрной площади?
. . . Ах ты боль моя, позабудь ты про меня,
. . . Дай без боли мне прожить остаток дня…
. . . Ночь черна — перетерплю, но на утро
. . . Боль приходит, уж не может без меня…
Я с пожарными в этот ад не ходил,
Был моложе тогда и намного проще был,
Но я помню, как боль проникает в тело
И бьёт в него из самых глубин, и вопрос
У всех нас возникал тогда лишь один, —
Кто поставил крест на всех нас и за что,
Всего одним своим Иудиным росчерком?
Ангелы немы, а сирены машин с крестом,
Как последний салют уходящим в рай.
Хотел накрыть покаянным пологом нас
Святой Николай, да хлынула чёрная кровь
Носом и горлом и залила полог святой.
Так и замер он с крестным перстом…
Ать-два, каждый второй, а за ними ещё сто
Маршируют через этот ад в переполненный рай…
Тридцать пять лет без сна, дать бы им всем,
Мои тридцать пять лет боли и невосполнимых утрат,
А они уже детям моим к свободолюбивой груди
Автоматы приставят на каждой красной площади.
Бог бы рад был отдать себя, всего одного,
Чтобы потом никто не оставался на земле один.
Но их камня не пронять, крестами могил,
Которыми насытились красные площади…
Держи, последний ангел, мою ношу — трубу,
Я трубить в их души устал, да и что трубить,
Для тех, кто отродясь без чести и совести жил,
С ампутированной совестью в палатах восседать
Во все времена было проще им.
Где мир, лишь поле белых распятий,
На этой красной от боли, единой земной площади.
Снегирям и синицам больше некуда прилетать,
Почернели навсегда и сбросили урожай красные рябины.
Красная площадь — плаха и прибежище упырей,
Каждое дерево, что там, ко времени прорастут в осины.
Красные площади — черные площади… Шествуют
Двуголовый гриф и шакал, древние боги просят жертву,
Стоматологи правят на улыбки их звериный оскал,
Но от этого никому не становится ни светлей, ни проще.
А если белые птицы немы, то их перекрасят в черный цвет,
И затем запишут во все словари, что белого цвета нет.
Услышьте меня, пострадавшие за других,
Вы теперь к богу ближе, и на судьбу не ропщете. —
Каково это, всё знать, прощать и любить,
Принеся себя в жертву на этой чёрной площади?
. . . Ах ты боль моя, позабудь ты про меня,
. . . Дай без боли мне прожить остаток дня…
. . . Ночь черна — перетерплю, но на утро
. . . Боль приходит, уж не может без меня…
. . . Говорит, — прости, что боль, я тебя одна люблю.