10. Искусство
В восьмой главе я привёл мысль академика Раушенбаха о том, что существуют два способа познания мира: рациональный – с помощью науки, и иррациональный – с помощью искусства. Иррациональный – значит непостижимый с помощью разума.
Что касается рационального, научного метода познания, здесь всё ясно: расчёты траекторий полёта космических объектов, определение критической массы радиоактивного плутония, расчёт прочности пролёта моста, изучение аэродинамики крыла самолёта и так далее, и тому подобное. А что же остаётся на долю иррационального способа познания? – Прежде всего, всё то, что относится к духовной жизни человека. Добро и зло, любовь, красота, религия, психологические мотивы поведения, смысл жизни – вот пример явлений, познать которые невозможно с помощью так называемых точных наук. Только искусство может помочь нам проникнуть в суть этих вещей.
Существует много определений слова «искусство». В словаре Брокгауза и Ефрона издания 1907 года написано, что искусство – это «отрасль человеческой деятельности, стремящаяся к удовлетворению одной из духовных потребностей человека, а именно: любви к прекрасному…».
Но где прекрасное в «Гернике» Пикассо, в «Крике» Эдварда Мунка? А ведь это общепризнанные шедевры искусства. Значит, что-то изменилось в нашем понимании целей искусства, а соответственно и к оценке качества художественных произведений?
Поэтому давайте условимся, что мы будем подразумевать под словом искусство.
Искусство – это иррациональный способ познания действительности и отражение её в виде художественного произведения.
Предлагаемая формулировка подчёркивает двойственность искусства. С одной стороны, это способ познания, поскольку художник стремится передать свое представление об изображаемом предмете или явлении. С другой стороны, это источник эмоций, ибо эмоциональное воздействие – имманентное свойство любого художественного произведения. Когда мы испытываем удовольствие, любуясь картиной или слушая стихи, посвящённые, например, женской красоте – это естественно. А как быть с произведениями искусства, изображающими трагические события? Может быть, такие произведения содержат только познавательную составляющую? Ничего подобного! Если произведение создано настоящим мастером, то я испытываю эстетическое удовольствие независимо от его содержания. Мастерство может быть доминантой. Я намеренно употребил выражение «эстетическое удовольствие». На мой взгляд, существует красота мастерства.
Недаром говорят, что в искусстве нередко как важнее, чем что.
Я десятки раз слышал и читал строки маленького стихотворения А.С. Пушкина, но каждый раз заново испытываю чувство восторга и преклонения перед умом и мастерством поэта. В пяти строках он лаконично и образно изложил основы теории познания. Этими строками восхищаются учёные с мировыми именами.
О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель.
Таким образом, красота, которой мы наслаждаемся, воздействует на центры удовольствия в правом полушарии мозга двумя способами: напрямую, без участия разума, и опосредованно, через разум. Первый способ можно назвать чисто иррациональным, второй – опосредованным. Когда используются сразу оба способа, можно говорить о смешанном случае.
Я убедился на своём опыте, как важно всё это понимать, иначе можно пройти мимо многих прекрасных произведений искусства, не заметив их.
Прямое воздействие характерно для беспредметного (абстрактного) или декоративного искусства, а особенно для инструментальной музыки. Слушаешь какой-нибудь вальс из балета «Коппелия» Делиба или «Танец маленьких лебедей» Чайковского и начинаешь, сам не зная почему, дрыгать ногой или раскачиваться всем телом от иррационального удовольствия.
Такой вид искусства, как литература, включая поэзию и драматургию, создаёт ощущение красоты опосредованным способом.
Что касается смешанного воздействия красоты, то примером могут служить все виды изобразительного искусства (исключая абстрактное), а также те музыкальные произведения, где присутствует слово.
Поскольку некоторые виды произведений искусства воспринимаются при участии разума, принятое нами определение искусства может показаться не вполне корректным. Мы определили искусство, как иррациональный способ познания действительности, и вдруг – разум. Однако противоречие это кажущееся. Главной «мишенью» художественного произведения является наша сфера чувств, независимо от того непосредственно оно воздействует на эту сферу или опосредованно. Искусство заставляет нас любить или ненавидеть, восхищаться или испытывать отвращение, жалеть или злорадствовать, плакать или смеяться, и всё это зачастую даже вопреки логике.
Для тех, кому мои рассуждения о рациональном и иррациональном кажутся слишком «туманными», попробую подкрепить их примером.
Вот чисто рациональное, «протокольное» описание событий.
Я с удовольствием вспоминаю нашу первую непродолжительную встречу. Твоя красота произвела на меня очень сильное впечатление. Ты уехала. Я долго помнил о тебе, видел тебя во сне, а потом стал забывать. У меня пропал интерес к жизни.
Но вот ты появилась снова, и у меня, как и при первой встрече, увеличилась частота сердечных сокращений, повысился жизненный тонус, обострились чувства, появилась слезливость.
А вот как эти же события описал А.С.Пушкин.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты, Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты, И я забыл твой голос нежный, Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слёз, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьётся в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слёзы, и любовь.
О чём это стихотворение? – О разлуке и встрече с любимой женщиной. Ситуация знакомая почти всем мужчинам. Но почему нас так волнуют чужие переживания? – Такова сила искусства: она заставляет ощутить себя на месте поэта, испытать те же чувства, которые испытал он.
На это направлены разнообразные художественные средства: и взволнованный ритм, и композиция стихотворения, и выбор слов, точных по смыслу, изысканных по стилю и мелодичных по звучанию. Одним словом – это Пушкин. В заключение теоретической части я хочу поделиться своим опытом общения с «нетрадиционным» изобразительным искусством. Я имею в виду искусство таких художников, как Пабло Пикассо, Марк Шагал, Анри Матисс и другие. Эти художники представляют разные направления искусства, но их объединяет одна особенность: в отличие от представителей традиционной, классической школы, они не заботятся о том, чтобы изображение на холсте создавало иллюзию натурального предмета. Их цель – показать сущность изображаемого и своё отношение к нему. Для достижения этой цели художники обычно не ограничивают себя в выборе средств и приёмов.
Даже слабо подготовленные посетители музеев и выставок без труда воспринимают традиционные произведения искусства. По крайней мере им понятно содержание картин. Картины же перечисленных выше художников кажутся странными, вызывают недоумение, а у недалёких людей даже полное отрицание: ерунда какая-то.
Чтобы раскрыть смысл таких картин и получать удовольствие от их созерцания, надо изрядно потрудиться. Если картина с первого раза «не доходит», а написана она заведомо талантливым мастером, надо снова и снова возвращаться к ней, пытаясь проникнуть в замысел художника, стараясь разобраться в непривычных художественных приёмах. При этом надо помнить, что картина не ребус, и в ней всегда присутствует не только смысловая, но и чисто эстетическая составляющая. Не плохо почитать и литературу о художнике, об эпохе, в которой он жил и работал, а также о направлениях в искусстве.
Игра стоит свеч. Вам откроется новая, ранее недоступная для вас область искусства – ещё один источник радостных ощущений. Кроме того, приобретёнными знаниями можно вполне заслуженно гордиться.
Здоровое честолюбие, наряду с любознательностью, всегда было для меня стимулом к расширению кругозора. Знатоки искусства, да и сами художники, которые обычно не любят признавать превосходство своих коллег, утверждали, что Пикассо – гений. А я смотрел на его картины, как баран, и не испытывал никаких положительных эмоций. Одно недоумение, а иногда и отвращение. И в голове естественно возникал вопрос: то ли я дурак, то ли дураки те, кто считает Пикассо гением. Баран объявил бы дураками поклонников Пикассо. А я самокритично признал дураком себя. А так как оным быть неприятно, то я стал читать литературу, слушать высказывания умных людей и, что самое важное, стал снова и снова вглядываться в работы Пикассо и других художников, стараясь понять их замысел и художественные приёмы.
Пикассо, например, может изобразить на полотне любимую женщину одновременно и спереди, и сзади, и в профиль, и в фас. Один ракурс его не устраивает – не всё видно, что он хочет показать. Причём отдельные части тела он может деформировать, стремясь подчеркнуть их особенность. И всегда видно отношение художника к изображаемому: нежность, любовь, страсть, отвращение. Он может быть порой злым, даже циничным, но картины его всегда остро эмоциональны и притом просто красивы. Его можно не любить как человека, не принимать содержание отдельных работ, но не замечать мастерства художника и, тем более, отрицать его, могут только люди с недостаточно развитым эстетическим вкусом.
На следующей странице помещена фотография картины Пикассо «Женщина с цветком» (1932 год). Не ищите в ней портрет женщины в привычном смысле этого слова. Однако атрибуты женщины представлены здесь в полной мере: и мягкие изящные линии женского тела, с присущими ему округлостями, и яркое многоцветье одежды, и даже пучок волос на затылке. А в целом получилась почти абстрактная картина на тему женщины с цветком. Но что это? На стилизованной голове можно рассмотреть холодно глядящие на нас маленькие глазки. Ничего особенного. Просто Пабло поссорился со своей любимой женщиной, когда писал картину, и пририсовал ей эти злые желтые глаза – то ли в шутку, то ли со зла. Предположительно, это Мария Тереза. У Пикассо был испанский темперамент, и ссоры не были редкостью.
«Женщина с цветком» привлекает меня главным образом своими колористическими особенностями. Вообще-то я способен наслаждаться цветом даже без всякого оформления. В картине я вижу, прежде всего, композицию из фигур различной формы и цвета. Созданная великим мастером, эта композиция завораживает своей необъяснимой красотой с лёгким оттенком эротики. Можно подолгу с удовольствием смотреть на неё. Она не надоедает. Я мог бы повесить картину над своим рабочим столом и жить с ней.
Вы не согласны с моей трактовкой? Придумайте свою. Прелесть произведений искусства как раз в том и состоит, что каждый может понимать их по-своему.
На следующей за «Женщиной с цветком» вкладке представлена картина Пикассо «Плачущая женщина». Эта картина совсем другого рода. Она потрясает силой эмоционального напряжения. Посмотрите на глаза женщины: в них столько горечи и отчаяния, что самому хочется плакать. При этом она некрасива, даже безобразна. Плач может обезобразить даже очень красивое лицо. И ещё я вижу раздражение, которое вызывает эта женщина у художника. Мужчину часто раздражает плачущая женщина: то ли от чувства бессилия, то ли от сознания собственной вины, то ли от эгоистичного нежелания видеть её в таком виде. Во всяком случае, эта смесь сострадания с раздражением характерна для многих мужчин. Пусть меня закидают камнями почитатели классики, но я считаю, что «Плачущая женщина» Пикассо по силе эмоционального воздействия превосходит красиво плачущую эрмитажную Марию Магдалину Тициана.
Давным-давно, ещё в студенческие годы, мне попалась книжка французского писателя (фамилию я не помню) под названием «Люди или животные?» Кульминацией повести был суд над убийцей работника плантации. На суде выяснилось, что на плантации работали не обычные люди, а потомки обезьян, наделённых с помощью учёных умственными способностями и человеческой речью, достаточными для работы на плантации. Работали они, разумеется, бесплатно. Поскольку убийством согласно закону считалось лишение жизни человека, экспертам был задан вопрос: в чём различие между человеком и животным? Ответы были разные и весьма забавные.
Я тоже задумался и потихонечку думал в течение всей жизни. Я пришел к выводу: отличие человека от животного состоит в том, что только человек способен создавать произведения искусства и наслаждаться ими. Всё остальное в той или иной степени присуще, как человеку, так и животному. Барану не нужны картины Рембрандта, скульптуры Родена, лиможские эмали, палехские лаковые миниатюры, как вещи, по его понятию, совершенно
Войдя в этот мир, человек уже никогда не покинет его добровольно. Искусство – это неисчерпаемый источник радостных открытий, повышающий интерес к жизни, тонизирующий все системы организма, своеобразный «допинг», совершенно безвредный для здоровья.
Я знаю людей, которым искусство помогло справиться с тяжелыми переживаниями, выпавшими на их долю. Именно в этом смысле я и назвал его в конце девятой главы «лекарством». Однако ради истины надо сделать оговорку. Всякое лекарство может лечить, а может и вредить, если оно плохое. Среди художников встречаются люди с извращённой психикой: некрофилы, садисты, эротоманы, педофилы и, наконец, просто пакостники, которым нравится вызывать возмущение. Их произведения не исцеляют, а отравляют души. Я не буду развивать эту тему. Надеюсь, что мои читатели обладают иммунитетом к этой отраве, однако знать об опасности всегда полезно.
Искусство необходимо людям. Место в душе человека, которое предназначено для искусства, заполняется при его отсутствии всякой ерундой, засоряющей душу, как засоряют прекрасный лес окурки, пивные бутылки и пластиковые пакеты, оставленные «любителями природы».
Когда я вышел на пенсию, и у меня появилось свободное время, я проводил в Эрмитаже целые дни – с его открытия до закрытия, когда раздавался голос смотрительницы: «Товарищи, музей закрывается, просьба покинуть зал». С неохотой я покидал зал, чтобы завтра снова прийти в музей. Можно сказать, я с радостью погрузился в прекрасный мир искусства и жил в нём.
Я исходил Эрмитаж вдоль и поперёк, перечитал массу литературы, у меня появились любимые залы и уголки. На всю оставшуюся жизнь я полюбил небольшие залы искусства Немецкого Возрождения. По непостижимой умом причине меня до сих пор приводят в восторг, просто завораживают, полотна Лукаса Кранаха Старшего: «Мадонна с младенцем под яблоней», «Портрет молодой женщины». Подолгу я вглядываюсь в «Портрет молодого человека» Амброзиуса Гольбейна и пытаюсь понять: кто он, этот пришелец из XVI века, о чём он думает, мог ли он предполагать, что я буду на него смотреть почти пятьсот лет спустя?
А вот шедевр Рембрандта «Возвращение блудного сына» я не люблю. Я старался преодолеть эту нелюбовь, но ничего не вышло. Что тут поделаешь? Картина, конечно, написана прекрасно, но кажется мне неэстетичной: одни пятки чего стоят. Да простят меня знатоки искусства всего мира: мне чудится, что от неё дурно пахнет.
Бывая в Эрмитаже на временных выставках, я не упускаю случая выкроить время, чтобы полюбоваться (в который раз!) синевой лиможских эмалей, заглянуть в Золотую гостиную, радующую своей пышной, солнечной красотой.
Бродя в одиночку по Эрмитажу (жена в то время ещё работала), я пришёл к выводу, что с искусством лучше всего общаться наедине, когда ты можешь простоять у картины столько времени, сколько тебе хочется, и никто не будет тебя дёргать за рукав или высказывать свои суждения. Общение с произведением искусства должно быть интимным, как с любимой женщиной. Что же касается желания поделиться с кемто своими впечатлениями, то это можно сделать потом.
Даже бывая в музее с женой, мы нередко договаривались осматривать выставку самостоятельно. Встретившись в условленном месте, мы вдвоём шли посмотреть на понравившиеся нам картины и обменяться впечатлениями. В течение нескольких лет мы ходили по вечерам два раза в неделю в Эрмитаж на так называемые «цикловые занятия». Они проводились после закрытия музея для «обычных» посетителей. Научные сотрудники Эрмитажа читали нам лекции в музейных залах, непосредственно у предметов искусства, о которых шла речь. Лекции группировались в циклы, например: «Искусство Франции XV-XVII веков». Можно было подобрать для себя циклы таким образом, чтобы в течение нескольких лет познакомиться с историей искусства от доисторической эпохи до наших дней. Это были серьёзные лекции для подготовленных слушателей с высшим образованием, уже имевших опыт общения с искусством.
Невозможно забыть эти радостные дни. Мы идём небольшой группой (20-25 человек) во главе с лектором по полуосвещённым, непривычно пустынным коридорам Эрмитажа. Смотрительница отпирает высокие, богато инкрустированные двери в нужный нам зал и включает свет. Удивительное впечатление производит Эрмитаж вечером, когда кроме нас в нём нет посетителей. Возникает волнующее чувство мистического перемещения в давно ушедшую эпоху. Кажется, будто современности вовсе не существует. Ты отделён от неё стенами Эрмитажа. Общаясь с миром прошлого в картинах великих художников, начинаешь ощущать себя частью человечества, а не ничтожной песчинкой в суетном море современной жизни с её сомнительными благами цивилизации. Из всех видов искусства я больше всего люблю музыку. Ей посвящена следующая глава.
Продолжение: http://stihi.ru/2021/09/05/7660