Лето закончилось. Зачастившие дожди смыли с улиц остатки тепла, превратили хуторские дороги в непроходимые хляби, ввергая жителей в привычное состояние осеннего недовольства. Хотелось праздника и общения. А из праздников в забытой Богом глуши только и есть – пара магазинов, раз в неделю кино в сельском клубе, да еще баня. Общественная.
В хуторской бане, суббота – традиционно мужской день. Мужчины к этому дню начинали готовиться заранее.
Уже во вторник с утра Николай сложил в авоську аккуратно завернутые в газету чистые трусы и носки. Вечером того же дня, вроде между делом, зашел к своему другу Петровичу и завел разговор о субботе. Услышав: «Не пойду» – не удивился. Не стал ни возражать, ни уговаривать. За долгие годы дружбы уяснил бесполезность всех разговоров. Но ему было любопытно, невмоготу даже: что же такое могло случиться, почему Петрович настроен против бани так категорично. Старики болтали, вроде он чего-то испугался. Но как тут узнать правду, если друг даже намеком никогда не выдал своей тайны.
…Свой первый и единственный поход в общественную баню Петрович, несмотря на пролетевшие десятилетия, вспоминать без чувства легкой паники не мог. Когда-то, давным-давно, пятилетним ребенком он имел несчастье посетить это заведение. С тех пор и вздрагивал каждый раз при слове «баня», а перед глазами сразу же вставали картины одна другой страшнее. Десятки голых мужиков, переворачивающих на себя тазики с водой, фыркающих и орущих нечеловеческими голосами. И отец, словно заразившийся от этих диких существ странной болезнью, пытающийся жесткой мочалкой содрать с него шкуру. Последнее, что запомнил Петрович: отец втолкнул его в какую-то комнату и закрыл двери. Из сплошного, непроглядного горячего тумана тут и там проглядывали чьи-то жуткие скалящиеся морды и слышался демонический хохот. Очнулся Петрович уже на улице. Перепуганный отец, крепко прижимая его к груди, вскачь несся до дому. Вспоминалось, но смутно, что после того дня они с матерью ходили к какой-то бабке. Выливать испуг. Главное было другое – его оставили в покое. Больше в баню он был не ходок.
Получив категорический отказ, Николай вроде отступился, но про себя составил хитроумный план, решив в этот раз сломать непонятное, многолетнее упрямство друга. Зная все о самом лучшем лекарстве против всех страхов, в субботу с утра зашел к другу с бутылочкой портвейна. Жена Петровича такому началу дня не обрадовалась, но, узнав о причине визита, возражать не стала. Собрала на стол нехитрую закусь и удалилась к соседке, втайне лелея надежду, что в эту субботу ей не придётся таскать из колодца воду и греть её на грубке, а потом мыть в корыте здорового мужика, стараясь поменьше выплескать воды на пол.
Расчет Николая оказался верным. Волшебное зелье сделало свое дело. Петрович, собрав чистое бельишко, покорно пошел за другом.
Короткий осенний день погас уже давным-давно, а мужчины всё не возвращались. В тревоге жена Петровича зачастила на крыльцо. Вглядывалась в черноту ночи, вслушивалась. Но улица была молчалива и безлюдна. Наконец, когда её терпение дошло почти до края, из темноты послышались странные звуки. Что-то большое, со смачным чавканьем падало на землю, превращенную осенними дождями в жирное, сметанообразное месиво. Через несколько минут она стала различать голоса, бормочущие что-то нечленораздельное, в калитку ввалились два шарообразных комка грязи и покатились прямиком к крыльцу. Успев по дороге еще пару раз завалиться, помогая друг другу подняться и снова завалиться. Разгадав их замысел войти в дом, жена Петровича заверещала: «Стоять!». Существа послушно замерли, прижались друг к другу, сливаясь в одно странный трехногий объект. Понимая, что долго сдерживать это чудо не удастся, женщина торопливо вынесла на крыльцо злополучное корыто и выплеснула туда ведро воды.
Разглядев на соседском крыльце суету, на помощь прибежала жена Николая. В четыре руки женщины быстренько разорвали крепко спаянный комок на две половинки. Одну из них, с бранью потащила домой соседка, а вторую, прямо в одежде, жена Петровича шваркнула в корыто. Еще пара ведер ледяной воды, и возрождённый из небытия, отмытый добела Петрович, сбросив на крыльце свою одежду, покачиваясь и глупо хихикая вошел в дом.
Зная горячий нрав жены Петровича, Николай, почти неделю благоразумно обходил стороной дом друга. И, только убедившись, что гроза миновала, решился заглянуть к соседям. Его слова: «Прости, соседка. Мы ведь не просто пили. Мы снимали стресс», – вмиг растопили льдинки в глазах женщины. А вскоре все четверо весело хохотали, рассказывая каждый свою версию происшествия.
Но рвущееся с губ предложение отпустить мужа в баню в ближайшую субботу Николай озвучить так и не осмелился.
Иллюстрация - Леонид Баранов. "Старик и старуха".