Вечерами
он подолгу оставался
в своей комнате,
сидел за пустым письменным столом
с тусклой настольной лампой
и молча смотрел
прямо перед собой.
Светлые глаза его
наполнялись
беспричинными слезами,
усталость на лице сменялась
радостью и каким-то нездешним
бесконечным покоем, доступным
лишь в младенчестве или в безумии.
Однажды пришлось
зайти в комнату, чтобы взять
необходимую вещь,
он вздрогнул и
посмотрел на меня:
никогда ещё не встречала
подобной смеси крайнего удивления,
разочарования и злости,
словно прерванное общение его
с невидимым собеседником
было несоизмеримо важнее
всего известного нам мира,
и – возможно ли?! – даже само
существование мира
зависело от этой беседы.
Затем во взгляде его промелькнула
тень узнавания.
Он подошёл ко мне,
изменившимся
прерывистым голосом произнёс:
«Мы несчастны. Если б ты только знала,
как мы несчастны!»,
бессильно опустил голову,
и наконец,
сотрясаясь всем телом,
беззвучно
заплакал