(на темы древнегреческих мифов)
Греции старые камни,
Склоны пустынные гор,
Нищей деревни скрипучие ставни.
В утренней дымке теряется взор.
Юноша стройный, спешит пастушок,
Выше и выше уходит со стадом.
Солнце чуть брезжит, и слышен рожок
Песней стихающей где-то уж в скалах.
Древний Олимп поднимает главу
В облаке бледном, зарей осиянный.
Ветер, проснувшись, теребит листву,
Луг серебрится росой долгожданной.
Выше и выше идет пастушок.
Вот и лужок с изумрудной травою.
Белых овечек кудрявый кружок
В травах пасется послушной гурьбою.
В рощицах горных без умолку птицы
Трелью исходят в зеленых оливах.
Крыш проступают внизу черепицы,
Ветром волнуются дальние нивы.
Моря лазурного звездочки-блики
Сеют лучи из немыслимых далей.
Чаек незримых доносятся крики
Скорби извечной, безумной печали:
Парусом черным великого горя
Старцу Эгею грозит горизонт…
Бросился старец тоскующий в море.
Бьется о скалы взволнованный понт.
Боги разгневаны, скорби печать
Мрачные лики клонит Олимпийцев:
«Вечно вам, чайки, над морем кричать!
Вечно вам, волны, с утесами биться!..»
Но не доносится шума прибоя
До изумрудного луга в горах.
Все пребывает здесь в вечном покое.
Гелиос-солнце горит в облаках.
Катит, сверкая, его колесница
В высях бескрайних священных небес.
В камнях пещер козлоногий ютится
Пан престарелый – иль бог, или бес.
Свитою дикой, в нарядах из листьев,
В пляске веселой идут перед ним,
Лавром увенчаны, с музыкой, свистом
Толпы сатиров и трепетных нимф.
Льет свои песни пастуший рожок,
Грустные звуки приемлют ущелья:
Вспомнил любимой глаза пастушок,
Плачет рожок – ему ль до веселья!
Юноша милый, оставь, не грусти.
Больно уж сладки волшебные звуки.
Как бы не вздумал тебя увести
Пан козлоногий за белые руки.
Долго тогда не увидишь любимой,
А воротишься – обросший травой,
С розовой кожей и рогом козлиным.
Мать не признает, не пустит домой.
Греции старые камни,
Склоны пустынные гор,
Нищей деревни скрипучие ставни.
В утренней дымке теряется взор.