Я часто вспоминаю одно лето из своего детства. Каким-то образом туда уместилась вся моя взрослая жизнь.
У советской власти было шесть врагов: американский империализм, китайский гегемонизм, зима, весна, лето и осень.
Но человек живет не в стране, реже – в городе, а по большей части человек живет в доме и во дворе, и ещё – на районе.
В нашем украинском городишке говорили куток.
Украинский язык различает внешний угол – рог и внутренний – кут.
Город Кривой Рог — это кривой угол.
А куток — это маленький угол с обратной стороны рога – изнутри.
Город был разделен на кутки, которые дружили или не дружили ещё и потому, что были русскоязычные и украиноязычные, хотя это был суржик.
Пятиэтажки, где жили военные, которые служили по всему Союзу, а элита – в Германии были естественно русскоязычными, но из-за большой текучки возникали коллективно только в личных вопросах с девочками.
Консолидации там не было.
Наличие танцплощадки делало жителей кутка неторопливыми воротилами – любой рано или поздно возвращался на их территорию.
Пацаны с окраин, примыкавших к селам, одевались как босяки. В центре города они ходили большими группами, где терялась индивидуальность, а провожать к ним на окраину девочку было рискованно.
Десятки историй о таких проводах блуждали по городу, как неприкаянные женихи, рассказывались на лавочках под тусклыми вечерними фонарями.
Заметно, что история была всего одна и навряд ли правдивая – слишком уж одинаково всё начиналось и заканчивалось и никто конечно не спасался бегством.
«Провожаю я значит одну после танцев на Посёлок КВРЗ.., а познакомились как? Ну пригласил, а она с КВРЗ оказалась…»
Я далеко уйду от темы если стану описывать всё разнообразие менталитета кутков.
Но важно понять роль личности.
Захудалый неприметный куток мог приобрести славу из-за одного жителя – отношение ко всем его соседям сразу надолго менялось, а многие только так и осознавали себя общностью.
Как правило слава героя была дурной, но это так не работало при обобщении на других жителей.
Вопросы Ты откуда? и Кого знаешь? – были главными вопросами бытия.
Знать кого надо добавляло десять подтягиваний на турнике и три подъема переворотом.
Наличие бабушки на другом кутке давало свободу манёвра.
Знать кого надо было проще и одновременно сложнее.
Знать кого надо означало быть самому кем надо и не было связано с происхождением, требовало личных качеств, повторюсь, плохих с точки зрения милиции и взрослых.
Хорошее поведение не давало рейтинг.
Исключением был спорт – турник и футбол как проявление массовой культуры.
Дискуссия о том, кто сильнее боксёр или каратист не в счёт – чистая философия.
Но даже в дворовом футболе надо соблюдать правила и возможен спор о нарушении оных, а спор означает арбитраж, компромисс, победу по очкам, ничью и много такого, где драка и сила не даёт преимущества и результата.
В то лето мне исполнилось 14 и я, кажется, осознал всё это, не используя конечно столь сложную систему понятий.
С тех пор прошло 40 лет, я знаю много слов, но умнее не стал.
Все изменения во мне касаются исключительно эмоций, да и то далеко не всех.
Среди нас летом было много приезжих. Это были летние свои – приезжали к бабушкам со всего Союза, называя свои города, как фанты.
Я слонялся без дела и гонял в футбол на своём кутке, страдая в перерывах по двум-трём девочкам в зависимости от того, какую из них видел последней.
С вышеозначенной целью я посещал соседние кутки и как-то само собой получалось, что организация футбольных матчей между кутками давала преимущество присутствия.
Одна болеет за своих, но исключительно на своём поле, а другая пришла с нами.
Так оно и шло.
Но к футболу мы относились серьезно.
Мы проводили матч на кутке Гаражи против местной команды, которой не хватало одного футболиста, поэтому один из наших был на замене.
Мимо пустыря из магазина шёл Саня. Почему-то я знал о его существовании.
Но Саня не был дворовым – он ходил в школу, а летом в магазин и сидел дома.
Большинство девочек вели такой же образ жизни.
Задирать или не задирать Саню и ему подобных пацанов было исключительно вопросом случая.
Но грубость и насилие надо было заслужить – сами по себе такие вещи не возникали.
Кто-то крикнул Сане – зайди.
Он мог отказаться – не дворовой, но отказать ему зайти никто не мог – человек живёт на Гаражах.
Саня был в шлёпках на босу ногу. Снял их и зашёл босиком.
В любом случае это был риск – удар по ноге никогда не исключен.
До захода Сани счет был сухим. Играли мы до пяти голов.
С момента захода Сани мы прикасались к мячу только доставая его из своих ворот.
Ни до, ни после, ни в живую, ни по телевизору я не видел ничего подобного.
Саня наклонялся с мячом вправо и уходил влево, двигался вперёд и разворачивался вокруг соперника, перебрасывал мяч через голову, принимал плечом, обыгрывал всех, кто попадался на пути.
Он играл ногами как руками.
За пять минут он забил пять голов и ушёл домой с авоськой из магазина.
В городе была секция футбола, но мы не интересовались игрой на большом поле в одинаковых футболках с номерами.
Я знал от силы двоих, кто ходил на секцию – они не играли с нами.
Счёт пять-ноль ничего не изменил в расстановке сил, но продолжать в том же духе стало невозможно.
Мы посидели на Гаражах и разошлись – обсуждать было нечего.
Я запомнил стеснительную улыбку Сани и полное отсутствие морального превосходства, что было немыслимо в той ситуации.
Оказалось, что можно не быть с нами, не интересоваться и даже не претендовать ни на что до того момента, пока тебе не скажут – зайди.
Тот день стал для меня особенным.
Я понял тогда или задним умом позднее, что есть другая жизнь, но навряд ли понял какая.
Человек не может хотеть того, что никогда не видел своими глазами.
Я захотел и случайно ли, нарочно искал пути или путь не быть обычным дворовым пацаном.
Много раз с тех пор я встречал таких неприметных людей, но только до минуты пока им не скажут – зайди.
Никому нет дела до того какой ценой ты сделаешь пять-ноль.
Если приходится платить всей жизнью – плати.
Твоя жизнь нужна только тебе.
А в то лето я точно не платил.
Наташка уехала домой в Ригу. Алена – наоборот в Крым, а Ира впала в безумство.
В соседний с ней дом приехал к бабушке пацан.
Ну я прихожу, а он там. Откуда понятно, но никого же не знает. Ему до лампочки кого знаю я, потому что он совсем никого не знает.
Ире это тем более пустое место.
Я туда-сюда покрутился – оказалось он на бокс ходит.
Я-то ему настучал, но ему с Ирой в один двор идти, а мне – на соседний куток.
И было очень заметно, что Ире его жалко.
Вот почему так до сих пор не пойму!
Единственная версия – в индивидуальных видах спорта другие законы.