На свете есть огромное количество скучнейших, ничем не примечательных мест. Уездных городов Н. Они повторяют друг друга, их жители похожи друг на друга, как пьющие братья-близнецы и они покрыты примерно таким же слоем пыли, что вы можете найти у себя на антресолях. Но даже и в них есть что-то неповторимое и прекрасное в прошедшем времени. И я даже знаю что: это мы сами, однажды приехавшие туда, ходившие по тем скучным улицам и сидевшие за теми пыльными столиками холодных сентябрьских кафе и потом навсегда отчалившие от берегов настоящего в море прошлого. Мы, которых больше таких не будет никогда.
В г. Барановичи, Беларусь я был многократно. Не меньше нескольких десятков раз. Всякий раз путешествуя на Украину и обратно, я менял поезда, как меняют уставших почтовых лошадей, сходя в Барановичах рано под утро и ожидая свою следующую электричку ближе к завтраку.
Дабы просто не высиживать на жестком вокзальном сиденье в предрассветный час в мучительной невозможности нормально уснуть, я обычно предпринимал медитирующие вылазки в только просыпающийся город, который большей частью состоял из частного сектора, а тот, в свою очередь, из скромно или даже бедно выглядевших домов и бревенчатых деревянных изб. Признаюсь честно, город мне не нравился, казался весьма депрессивным и мрачным, местность, прилегавшая к вокзалу с ее бомжами и подозрительными физиономиями была ощутимо пропитана пьянством и грубостью, свойственных многим провинциальным городам. И только тот факт, что это был необходимый перевалочный пункт на моем пути к кратковременному счастью, туда, где жила моя мама и где были мои корни, облегчал мое кратковременное пребывание там.
И в этот раз, поторопившись уехать из южного города Бреста с его мягкими сентябрьскими вечерами, уютными кафе и элегантными газонами и вместо того, чтобы поехать в знакомый и культурный Пинск, или еще куда, мы решили заехать именно в Барановичи.
Городок показался все тем же, пыльным и невыразительным, как и во времена моих предыдущих визитов. Мы напрасно искали признаки древней истории на его покрытом грубыми морщинами челе, в виде старинных католических костелов и голландских фронтонов, или какие интересные современные сооружения, свидетельствующие о бурной современной жизни, но все напрасно: покосившиеся избы, однотипные панельные высотки и неулыбчивые лица местных жителей, на чьих лицах читалась если не легкая печать вырождения, доставшаяся им от их недалеких предков, кожемяк и работников здешних мануфактур, рабочих артелей и заводов, то, как минимум, печать депрессивной провинциальности и неухоженности.
В городе было три гостиницы, в двух из которых не было горячей воды. В третьей горячая вода была, как нам пообещали, но в итоге, выяснилось, что-то, что барановичанка, принимавшая нас называла горячей водой, было водой разве что слегка тепловатой, для душа вряд ли подходящей.
Из положительных моментов я бы отметил неснобливость местных жителей, назвав ее также провинциальной, но уже со знаком плюс. Люди были простыми, местами грубоватыми, местами пьяноватыми, но на то это и провинция, а не какой академгородок с его скучной интеллигенцией.
Закинув вещи в номер, мы, слегка разочарованные местной непримечательностью, пошли знакомиться ближе с местными достопримечательностями.
Как выяснилось, город Барановичи был относительно молодым, поэтому и таким пожившим, как бы парадоксально это заявление не звучало. Основанный всего в середине 19-го века, он, ничем, кроме местного железнодорожного узла, непримечательный, был городом работяг и трудяг на местных мануфактурах и в железнодорожных депо.
В городе было огромное множество советских зданий и построек, в разном состоянии и, в основном, в весьма пообтрепавшемся. Здания универмагов, построенных в 60-е и 70-е, покрытые ста слоями мышиной краски, такие же советские скамейки, настолько бережно сохраняемые, насколько их давно пора было выкорчевать и заменить новыми. И даже грустный Ленин, который уже не указывал путь в светлое будущее, а грустно стоял, опустив обе руки, словно у него руки опустились, после того, как он понял, куда приковыляли те, непутевые, кому он столько десятилетий указывал дорогу.
Не считая пару-тройку весьма своеобразных статуй жаб, лошадей и одного фотографа, вся культурная часть городка выглядела тоже весьма уныло. И разве что весьма непродолжительная улица Штоккерау с ее перголами, увитыми наполовину умирающим девичьим виноградом, вызывала легкие приступы романтизма и отдохновения.
Отдохновения от перекопанного в центре парка, сыпящимися советскими зданиями и бюстами героев и матерящимися подростками, старающимися выглядеть взрослее.
На улице мужичок выводил мелодии из советского прошлого, двое неказистых пьяненьких пытались изобразить «Яблочко» под его аккомпанемент, в траве притаился коротконогий черный кот, решивший с нами поиграть в прятки…
Вечером мы заглянули к «Пиросмани», зашли в заведение грузинской кухни, где, на удивление, вкусно, и также дорого, отужинали. Закинули чаевые на карту трогательной официантке-студентке, которая очень старалась, потом прогулялись по вечерним улицам в сторону ближайшего магазина и пошли в отель воевать с холодной водой и засорившимся водостоком под раковиной.
На следующее утро мы сделали хорошую мину за неудобства в номере, решив быть великодушными, и напоследок заказали по чашке кофе в ближайшем кафе.
За окном на газонах рдели уже по осеннему желтые и красные кленовые листья, напротив нас сладко спал местный кот, мы неторопливо потягивали ароматный кофе и я уже начинал жалеть.
Жалеть о том, что невозможно остаться и полюбить вот эту самую провинцию со всеми ее неудобствами, невозможно отмотать пленку-жизнь и прожить еще раз это время, постаравшись быть может чуточку снисходительнее, невозможно остановить нас, уплывающих на корабле времени в океан прошлого, становясь в нем всего лишь точкой, песчинкой во вселенной жизни…