Нагрянул лёгкий снег, кружа; текла суббота,
на электричке проезжал к кому-то кто-то,
звенела медь тугой листвы, тянула привязь,
и дворник говорил мне: «Вы, пожалуйста, подвиньтесь».
К кому-то кто-то ехал весь красиво сложен,
я никому не нужен здесь и где возможно,
я никому не нужен там и в прочих точках,
я всё подробно посчитал и знаю точно,
что если вычесть тех, кто был, но вышел (с богом),
я не считаю той толпы, что вышла боком,
и не считаю той любви, что состоялась
на том, что мы оба мертвы, но здрава ярость,
останется пустой перрон такой, как данный,
и дворник, чистящий урон от этой раны,
и сигаретные бычки, в крови платочки.
«Бывает, едут и к таким в каких-то точках» –
сказал мне дворник и нырнул в кафе пить чаю.
Прильнувший в поезде к окну – неразличаем,
но он внимательно скользит по плитам взглядом,
и там, где я стою, сквозит горящим листопадом.