Уж сорок лун в волнах идет триера,
И не понять давно, где запад, где восток.
Но тверже камня воля Искандера
И мудростью небес премудр Хызир-пророк.
Чужие звезды в тверди светят низкой,
Неведом путь – далекий или близкий.
Где берег тот, за занавесом мрака?
Молчит, молчит созвездий чуждых хоровод.
И пользы нет от карты зодиака,
И солнца нет над гладью незнакомых вод.
Лишь бледной мглою день над водами горит,
И он, все меркнущий, ничто не говорит.
Все было уж: и разъяренные шторма
Корабль скорлупкой били и швыряли,
В пучину волн валилась шаткая корма,
И ветры злые парус в клочья рвали.
И штиль бывал. Матросы брались за весло,
И вновь в неведомую даль корабль несло.
Чело нахмурив, воины вздыхали
И уводили взор, не смея все ж роптать,
И, сидя у бортов, всё землю ждали,
Глядели вдаль, как будто век могли бы ждать.
А там, вдали, в нависшей мгле косматых туч,
Все зыбился простор, безмерен и могуч.
Не раз с кормы сходил к ним славный Искандер.
Один лишь взгляд его, лишь профиль гордый
Без лишних слов внушали мужества пример,
Бесстрашие внушал им голос твердый.
И кормчий – волк морской, - его приказам рад,
И лестно воину, что царь ему, как брат,
Что следуя за ним, за властелином,
Он мир прошел, и мир мечом он покорил.
Как царь его взирал теперь он господином,
Как царь его он вечной славою себя покрыл.
И что не видел он! И что не испытал!
Отвагой он и Искандера поражал.
Но бесприютно в море пехотинцу,
И воды есть, где жутко даже моряку.
И рад, как дети сладкому гостинцу,
Моряк не видеть мест тех на своем веку.
Такой водой и шло теперь их судно,
Где странный свет струился с неба скудно,
Где облак дым носился по-над морем,
Качаясь в гребнях мрачной, вымершей волны,
Где нет ни птиц, шумящих в вечном споре,
Ни рыбьих стай, всплывающих из глубины,
И исчерпал до дна надежды мрачных вод
В сердцах скитальческих пустынный горизонт.
Сомненье брало даже Искандера:
Морей немало пройдено, а цели – нет.
Кто ведает, не сбилась ли триера?
Не кормчий правит путь ее – старик хазрет.
«О мой пророк, - однажды царь его призвал, -
Не спишь ты ночи, бодр днем,
Скажи, мы верно ли идем?»
«О да, мой царь, как нам Всевышний начертал».
Хызир-пророк почтительно склонился.
Но царь сказал: «Мы много времени в пути.
Быть может, наш корабль уклонился,
Когда наш путь не может к цели привести?»
«Слугой у терпеливого и время,
И самый долгий путь – ему не бремя.
А цель с тобой у нас одна
С минуты той, как мы ниспосланы друг другу,
И верь, она уже видна.
Но меч готовь, о царь, тяжелую кольчугу:
У тьмы извечной черных врат
Нам испытанья предстоят».
Но поздно он к царю пророчество изрек.
Уж крик стоял над палубою властный:
«В щиты! Ко мне!..» - и онемел от страха, взмок,
Кто оказался там в тот миг ужасный:
Из волн горою чудище вставало
И в небо с шумом волны поднимало.
И бурным водопадом с мерзкой чешуи
Свергались с грохотом зловонные ручьи.
Как щепку вдруг отбросило триеру прочь.
«Держись!.. Держись!..» И встало чудище, как ночь.
И вширь, и ввысь, тесня уж в клочьях облака,
Вздымались черные, блестящие бока.
И, лапы вздыбив, так оно взрычало,
Как будто громом тучи разорвало,
И пламени во тьме взметнувшийся язык,
Гудя, вдруг осветил звериный зев и клык.
И в смертном ужасе застыли смельчаки:
И Искандер, и воины, и моряки.
Меж них Хызир, трясясь, молитву бормотал,
Исчадье тьмы кляня, Аллаха призывал.
Вдруг стихло чудище. И так стояло,
Полмира заслонив, как что-то ждало.
И в небе глаз его горел, был виден рог,
И бились волны, как в утесах, между ног.
Горою хвост полого опускался
И рыка гром ворчливо раздавался.
Очнулся Искандер, как от дурного сна:
И парус ветром полнился, неслась волна,
Вздымаясь круто за кормой,
Полету птичьему подобен судна ход,
Но отчего так медленно оно идет?
Что кормчий? Где? Не видит – смерть над головой?!
И взор огнем вдруг вспыхнул исполина.
Ужель? Ужель приметил паруса лоскут?
О да!.. И страшный рык, как гром, разнесся тут.
Безбрежье, мрак кругом, внизу пучина –
Аллах! Куда бы скрыться тут? Надежды нет!
И рядом с Искандером встал, дрожа, хазрет.
Сгустился мрак. Склонилось чудище горой,
И вспыхнул зверя глаз над ними огневой,
Разверста пасть над ними – рвется пламя,
И лапой двинуло оно. Волнами
Подкинуло корабль игрушкой к пасти,
И задымились парус, реи, снасти.
«Хазрет, - расслышал старец Искандера, -
Скажи, будь добр, пророк,
Нам смерть готовит рок
Иль ждут еще ворота тьмы?»
«Мы будем там, о царь, коль прочна вера,
Коли теперь не струсим мы!»
«Так отчего трясешься ты, пророк, и бледен, неспокоен?»
«Я мирный человек, о царь, старик, не воин».
И рассмеялся царь, и в гневе вынул меч:
«Эй, воины! Герои битв моих!»
И стали в щит не меньше ста могучих плеч.
«Ряды сплотите, выньте луки!
Да будут крепки ваши руки!
И цельте в глаз! И бейте за двоих!»
И вверх взметнулись сгибы луков – медных жал
Полет над зверем разъяренным зажужжал.
И рык такой поднялся исполина,
Что, треснув, мир в раскатах грома потонул,
И молнии сверкнули, и в глубинах
Как будто бы разверзлось дно. И вновь сверкнул
Горячей, дружной медью рой искусных стрел –
И взрыло море лапой чудище. Но цел,
Как будто с роком весело играл,
Меж лап взбесившихся корабль ускользал.
Вдруг стоны донеслись
Сквозь рык, сквозь гром, - откуда же они взялись?
Из дальних далей… Ближе, ближе… О, Аллах! То - стая птиц?
Иль нет?.. Со скрипом тяжким тысяч колесниц
Во мгле чудовища крылатые неслись.
Еще беда!.. Зловещей тучей
Тянулась цепь их. Кучей
Они вдруг в небо вознеслись,
Шумя, галдя. И вдруг на чудище накинулись гурьбой,
Взревел титан, и завязался страшный бой.
Под взмахи крыльев перепончатых, могучих,
Как племя злобное мышей летучих,
Крылатых бестий существа на смерть схватились,
Взвивались, выли и кружились.
Мелькали в выси когти, клювы, дым летел,
Взрывалось пламя, глаз в дыму горел,
И багровело небо рваной раной
Над пастию грохочущей титана.
Их клювы, когти, будто бы из меди,
Секли чудовище мощней гоплитовых мечей,
Ведя, казалось бы, уже к победе.
И бой вверху все разгорался горячей.
И, пенясь, кровь уже потоками лилась –
Увы, не чудища в броне неуязвимой,
Его лишь рык стоял; в крови, неутомимо
Крылатых бестий перемалывала пасть,
И становилось тех все меньше, меньше…
Тем временем корабль все дальше уносило в тьму,
Хызир-пророк потерянно искал чалму,
Струился пот по стариковской плеши.
Запели воины, смеялся Искандер,
Гремели, падая, щиты, и опускались луки,
Но в кулаки еще сжимались руки,
И оборачивались лица, взглядывали вверх,
Туда, где уж стихая, в отдаленье
Сквозь ветра шум, волны и песнопенья
Еще гремел раскатисто над морем гром,
Еще неслись беспомощные стоны,
Лизало небо чудище огнем
И двигалось, как гор живые склоны.
А впереди сквозь мрак по курсу корабля
Впередсмотрящему уж виделась земля.
За тучей черною, как мех пушистой,
Темнел залив, проглядывал во мгле утес.
Опущен парус был, и встал у якоря матрос,
И вёсел плеск встревожил берег мглистый.
«О царь, - сказал Хызир-пророк. – Ворота тьмы…»
Молчал властитель, думою объятый,
С рукой на рукояти крепко сжатой
Победного меча. «О царь, на месте мы,
Хвала Аллаху: Он велик! –
Продолжил речь свою старик. –
Здесь вечен мрак, здесь нет ни лета, ни зимы,
И не блеснет с рассветом первый луч,
И солнцу в небе не гореть.
Закатов плавленая медь
Не обагрит стада бродячих туч,
И месяц не рассеет тьму, -
Здесь духов ночи вечная обитель.
Не гневайся, о повелитель,
Нам не дозволен никому
Дальнейший путь.
Сойдем лишь отдохнуть,
Коль дашь приказ,
Да лагерь на камнях разбить».
«О да, хазрет, ты прав, пора сходить,
И сей же час!
Эй, факелы возжечь, здесь нет светил!» -
С усмешкою воскликнул повелитель.
И первым царь, как истый покоритель
Чужих держав, на берег в пурпуре ступил.
***
Продолжение следует