За краем ночи сырая пустошь,
до края ночи о чём-то грезят
сухие стебли с горячим хрустом,
сухие веки с горючей резью,
сухие ветки в тенях на шторах
с подземной дрожью, с каким-то смыслом…
Тушите землю, в эфире шорох.
Пролёт, рывок, оконечность мыса –
и всё по новой. За краем ночи
сырая пустошь, до края – пекло.
Чего ты стоишь, чего ты хочешь?
Всё было прахом, всё будет пеплом –
и всё впустую, а вхолостую
стреляют дети – и то чужие.
Пиши зигзагами, я диктую.
Рывок, разрядка, полёт над шпилем,
игла царапает сизый росчерк
на сгибе локтя – чуть дольше, глубже…
Звонок по-снайперски неурочен.
Зачем ты нужен, кому ты нужен?
Всё искривилось. (Изъяны формы –
капканы тайн и приюты смысла.
Впиталось намертво). Дали фору.
Разряд, рывок, оконечность мыса…
Ловушка бдения, гать кровати.
Снаружи тянет грозой и чаем.
Входящий вызов всегда некстати,
всегда до странности неслучаен –
и всё по новой. Оближешь губы –
слова баюкают вкусом крови.
Твои слова – не твоя заслуга.
Бронхит запущен, и что-то кроме.
За краем – ветки с подземным гулом,
весна с провалом, рутинно зимний
какой-то город. Опять надуло.
На газолине (пускай бензине)
торчишь недолго, зато с размахом
несоразмерным подшивке к делу.
В багровой хмари снотворность мака.
В изъянах духа так много тела.
Смешно до мороси: тела мало,
шаманства – бездна. В тенях на шторах
горит кустарник. Глуши сигналы.
В эфире шорох. В эфире шорох.