Глас музы меня не тревожил в ночи,
не пестовал сумрачный гений,
во взгляде сверкают не молний бичи,
но рыскают черви сомнений.
И всё ж по мосту между зверем и тем,
о ком говорил Заратустра
сквозь, пышущий буквами «новый эдем»,
готов я прошествовать шустро.
Как пестр, взыскателен сей алфавит,
спесив как, шкодлив, несусветен!
Здесь каждая буква тузом себя мнит
и только лишь я неприметен.
На встречу мне иксы да игреки; зет
толкает навязчиво в спину,
исчадием букв – новомодный клозет
венчает чудную картину.
Ворочает глазом всеядно «оно»,
ни «он», ни «она» не проскочат,
но я прорубил уж в законе окно,
а ноги меня доволочат
до точки, с которой начнется отсчет
по новому в старой системе,
бинарному снова да будет почет
и место в бессмертной поэме.
И вот у ворот изваяньем застыл
двуполый охранник-омега,
трехтысячный год все границы размыл,
в нем Клио застряла телега.
Но голос уж мой, возвышаясь, гремит,
душа же – неистовый блендер:
«Раз каждое здесь трансформацию чтит,
пусть будет еще один гендер»!
А сам достаю из широких штанин
свой паспорт – новаций предтечи,
где черным по белому: «м» гражданин,
прими же мой дар, человече!